Главный прокурор России Илья Азар — о гособвинителе Марии Семененко, которая ведет все громкие процессы с присяжными

В Московском окружном военном суде продолжается процесс по делу об убийстве Бориса Немцова. Рассматривает его суд присяжных, а главным гособвинителем выступает Мария Семененко — прокурор, которая за последние годы участвовала в большинстве резонансных процессов с участием присяжных: от дела об убийстве журналистки «Новой газеты» Анны Политковской до суда над «битцевским маньяком» Александром Пичушкиным. Спецкор «Медузы» Илья Азар поговорил с самим прокурором, адвокатами и бывшими присяжными и узнал, как Семененко добилась своего нынешнего статуса и каковы особенности ее работы.

Прокурор Мария Семененко, крупная загорелая блондинка в форменном синем костюме, встает за трибуну и подчеркнуто вежливым, но слегка панибратским тоном обращается к присяжным, описывая последние часы жизни политика Бориса Немцова. «Машина едет в сторону ГУМа. Главный универсальный магазин, это вы знаете. Там рядом с храмом Василия Блаженного есть островок безопасности, где Немцов вышел из машины и пошел в ГУМ. Там в ресторане Bosco его ждала знакомая Анна Дурицкая. [Убийцы следили за ним с улицы] — у Bosco большие окна, все видно. Было холодно — они возвращались в машину погреться» — и так далее, со всеми подробностями убийства, а также того, что случилось до и после преступления.

Судья только иногда робко просит Семененко не задавать наводящих вопросов и изменить формулировку — с адвокатами он разговаривает намного строже. Периодически Семененко начинает спорить с самым активным из группы адвокатов Марком Каверзиным — он защищает Заура Дадаева, который, по версии следствия, стрелял в Немцова.

В Московском окружном военном суде — первый день долгого процесса по делу об убийстве Немцова, в котором Семененко играет одну из самых важных ролей: она — главный представитель обвинения. За последние годы Семененко в прокуратуре превратилась в королеву процессов с присяжными — практически во всех резонансных процессах с их участием сторону обвинения представляет именно она.

При этом Семененко почти не говорит с журналистами, а о ее жизни за пределами судебных заседаний почти ничего неизвестно. Неохотно отвечала прокурор на вопросы о себе и в письменном интервью. «Мой жизненный путь типичный для многих в стране: школа, институт, работа. В личной жизни и семье все отлично», — сообщила она.

Прокурором Семененко, по ее словам, захотела стать именно из-за семьи: ее дед, профессор и доктор технических наук, научил будущего обвинителя «системному подходу к подготовке, принятию и реализации решений в любых жизненных ситуациях»; родители, в свою очередь, позаботились о чувстве социальной справедливости. «Прокурорский надзор многогранен, и каждый выбирает то направление, что ему по душе, — продолжает Семененко. — Мне кажется, я нашла себя в специализации государственного обвинителя».

В 2001 году она защитила в НИИ проблем укрепления законности и правопорядка диссертацию на расплывчатую тему «Проблемы уголовного преследования, осуществляемого прокурором в суде». В ней, согласно автореферату, «впервые, применительно к нынешнему этапу судебной реформы, изучены в систематизированном виде объективные и субъективные факторы, затрудняющие деятельность государственных обвинителей», а также доказывается, что «осуществление прокурором надзора за законностью судебных постановлений по уголовным делам не ставит его над судом и не умаляет независимости судебной власти».

О своей работе Семененко говорит с пафосом: «Я представляю государство, которое меня вырастило, дало образование, потерпевших — моих сограждан, которые пострадали от преступных деяний, потеряли близких, лишились крова, утратили надежду на справедливость. От государственного обвинителя в таком процессе требуются не только знания, но и опыт, умение доступно и понятно изложить присяжным неопровержимые факты, изобличающие преступные действия подсудимого, обращаясь к их здравому смыслу и жизненному опыту».

По словам прокурора, каждый такой процесс требует поиска среди доказательств «тех самых безотбойных „жемчужин“, которые и сыграют решающую роль в доказывании вины подсудимых».

В статье-ликбезе о работе прокурора в судах присяжных Семененко рассказывала, что подсудимые напрасно выбирают суд присяжных «в надежде на его „человечность“» и на то, что «заседатели могут проявить жалость и принять необъективное, милостивое решение», так как такое случается редко.

По российским законам суды присяжных рассматривают только дела по тяжким и особым преступлениям — и только по просьбе подсудимого (в США, например, все уголовные процессы проходят с участием присяжных). Для вынесения приговора достаточно большинства голосов (в Америке решение принимается только единогласно). Женщины до февраля 2016 года права на суд присяжных не имели вовсе.

Глава международной правозащитной группы «Агора» и член Совета по правам человека при президенте России Павел Чиков считает: «Слабость российского суда присяжных в том, что он всегда предполагался как некое исключение для самых серьезных преступлений и внутриполитические изменения в стране последних 15 лет привели к вымиранию института». Иногда, как рассказывают адвокаты, следователи специально квалифицируют дела по определенной части конкретной статьи УК, чтобы их не могли рассматривать суды присяжных. Несмотря на все это, по данным на 2013 год, каждый пятый приговор присяжных был оправдательным (по сравнению с 0,4% оправдательных приговоров в российских судах в целом).

За последние десяток с лишним лет Семененко поучаствовала в целом ряде заметных процессов с участием присяжных, большую часть из которых обвинению удалось выиграть. Впрочем, по словам адвокатов, присяжных и других людей, наблюдавших за работой Семененко, роль «безотбойных жемчужин» в этих случаях чаще всего выполняют довольно специфические методы работы прокурора с членами коллегий.

Три коллегии и подкуп

3 февраля 2004 года на мать Марии Семененко напали трое мужчин. Сказав «больно у тебя шустрая дочь», они столкнули женщину с лестницы в подземном переходе станции метро «Бабушкинская». «Перелом руки со смещением и многочисленные синяки стали платой гособвинителю за ее излишнюю ретивость», — комментировал этот инцидент в «Московском комсомольце» журналист и на тот момент депутат Госдумы Александр Хинштейн.

Незадолго до этого присяжные оправдали предпринимателей Игоря Поддубного и Евгения Бабкова, которых обвиняли в нелегальном ввозе в Россию сигарет и причиненном государству ущербе в 22 миллиона рублей. Версию следствия в суде представляла именно прокурор Семененко.

Состав коллегии, объявивший подсудимых невиновными, был уже вторым на процессе. Первый набор присяжных к тому моменту распустили — из-за того, что судья перенес заседания на несколько недель вперед, несколько членов коллегии из нее выбыли, а когда не осталось ни одного запасного (по закону помимо 12 членов основной коллегии в суде всегда сидят еще несколько человек, готовые при необходимости выйти на замену), присяжная Евгения Разумова легла в больницу, хотя, по утверждению навестившего ее коллеги, она «не производила впечатления тяжелобольной».

Как вспоминает сейчас защищавший одного из подсудимых адвокат Виктор Паршуткин, после роспуска к нему в присутствии судьи подошли двое присяжных и рассказали, что им предлагали деньги за обвинительный вердикт. Он полагает, что в подкупе участвовала и Семененко.

Тогда Паршуткин отправил уже бывших присяжных к обозревателю «Новой газеты» Леониду Никитинскому. В разговоре с журналистом они подтвердили, что их пытался подкупить гражданский истец, представитель которого сидел с прокурором за одним столом в зале суда. Свою статью Никитинский попросил «считать коллективным заявлением о возбуждении уголовного дела». 

По заявлению Никитинского дело возбуждено не было — зато на втором процессе Семененко, по словам Паршуткина, «рвала и метала». Впрочем, обвинению это не помогло. Сама прокурор в рапорте начальству указывала, что новые присяжные были к ней заведомо предвзяты: аплодировали адвокатам и свидетелям защиты и гудели, когда выступала Семененко. Паршуткин со слов присяжных утверждает, что виновата в поражении была сама прокурор: «Дело было в том, как она себя ведет, как одевается, как она уже исследованные вещи переворачивает. Они сразу поняли, кто перед ними, и воспринимали ее как комедийную фигуру».

Процесс Поддубного и Бабкова был первым делом в суде присяжных и для Паршуткина, и для Семененко — во всяком случае, так считает адвокат (Семененко утверждает, что работает с присяжными с 1999 года). «Она весьма посредственна как процессуалист, зато более нахального и хабалистого прокурора я в своей жизни не встречал, — говорит Паршуткин. — Она использует грязные методы, и это еще мягко сказано».

В качестве подтверждения своих слов адвокат приводит случай, благодаря которому стороне обвинения удалось отправить дело сигаретных контрабандистов на новое рассмотрение. В зал суда на оглашение вердикта пришли многие присяжные первого созыва — и, как вспоминает журналист «Новой» Никитинский, после оглашения оправдательного приговора «началось братание». Через некоторое время оба состава коллегии вместе с Никитинским, Паршуткиным и освобожденным в зале суда бизнесменом Бабковым собрались в ресторане, чтобы отметить случившееся.

Мария Семененко случайно узнала о предстоящем празднике. Как писали во «Времени новостей», она решила поймать заседателей с поличным — и попросила знакомого запечатлеть банкет. Снятые им кадры показали в передаче «Момент истины», все тот же Хинштейн посвятил инциденту длинный возмущенный репортаж в «Московском комсомольце»: например, он утверждал, что одной из присяжных вызывали в ресторан скорую, а другого «просто вынесли из зала». Семененко и сейчас вспоминает о произошедшем с негодованием: «Адвокат Паршуткин вместе со своим подзащитным собрали присяжных и повели в ресторан праздновать. Разумеется, за свой счет».

Формально нарушения закона в этом не было — присяжные не могут общаться с другими участниками процесса, только когда он еще идет, — но дело Бабкова и Поддубного снова ушло в суд, а против Паршуткина инициировали уголовное дело (правда, уточняет он, не за ресторан, а за попытку влиять на вторую коллегию присяжных через обращение членов первой к «Новой газете»). Опасаясь ареста, адвокат уехал из страны и защитой своего подопечного на третьем процессе руководил удаленно — и снова успешно.

Бизнесменов оправдала и третья коллегия присяжных, Верховный суд оставил приговор в силе, после чего прокуратура наконец признала поражение, а Паршуткин вернулся в страну — знакомый следователь сказал адвокату, что тот правильно сбежал, но теперь «опасности больше нет».

Журналист Никитинский уверен, что в ходе процесса Поддубного проводилась скоординированная кампания по дискредитации самой идеи суда присяжных. Он так впечатлился процессом, что даже написал на его основе художественный роман «Тайна совещательной комнаты». Семененко, признает Никитинский, послужила прототипом одной из героинь — узнать ее можно, например, по этому описанию: «Зябликову ее бюст сейчас представлялся чем-то вроде носа подводной лодки, вынырнувшей из штормовой волны для нанесения ракетного удара». 

Адвокат Паршуткин, вернувшись в Россию, продолжил юридическую карьеру. Например, он пытался войти в дело Надежды Савченко, а сейчас защищает украинца Сергея Литвинова. Он (как и Семененко, но с другой стороны процесса) вообще является одним из главных в России специалистов по судам присяжных, неоднократно добивался в них оправдательных приговоров и даже ездит по России с соответствующими тренингами. Также, как сообщается на официальном сайте Паршуткина, он является автором мистико-философского эссе «Великий обман, или Симон Маг» и книги-альбома «Архаичная символика ведийских славян», а в селе Сканово Пензенской области он на свои средства создал музей истории и культуры волго-окских славян до принятия ими христианства.

Десять лет спустя после первого столкновения с Марией Семененко Паршуткин по-прежнему говорит о ней с заметной неприязнью. Адвокат обвиняет прокурора в том, что однажды она пыталась его отравить, подсыпав что-то бутылку с водой во время одного из перерывов. Также, по его словам, в самом начале процесса, «пока судья зачитывал напутственное слово для присяжных, она отправила ко мне домой своих бегемотов (сотрудники правоохранительных органов — прим. „Медузы“). Они устроили погром в моей квартире — шкафы перевернули, компьютеры и фотоаппараты забрали, а деньги не тронули».

Адвокат, похоже, искренне ненавидит Семененко. «Как человек она вызывает у меня сожаление, она несчастна, и отсюда у нее все комплексы, которые она, к сожалению, реализует в процессе, — рассуждает Паршуткин. — У нее появляется идея фикс, что она должна победить несмотря ни на что».

Возможно, дело тут еще в том, что в 2012 году Паршуткин снова пересекся с Семененко — на сей раз он защищал бывшего замруководителя Москомимущества Владимира Полютова, обвинявшегося в превышении служебных полномочий при приватизации зарубежного имущества «Станкоимпорта». Поскольку дело было связано со Службой внешней разведки, разбирательство проходило в закрытом режиме — и, по словам адвоката, «Семененко в отсутствие общественного контроля в лице журналистов развивала свои наклонности». Он говорит, что после процесса другая представительница Генпрокуратуры даже извинилась перед ним за коллегу, сказав: «Мне очень стыдно сидеть рядом с ней, видеть ее ужимки, как она одевается, что она делает, но я вынуждена [это делать]». Полютова в итоге присяжные признали виновным, и в день вынесения приговора он застрелился у себя в квартире — по словам Паршуткина, «увидев такое отношение со стороны государства».

Похоже, и Семененко не осталась к Паршуткину равнодушной — во всяком случае, в письменном интервью наиболее эмоциональна она была, именно отвечая на претензии адвоката по делу сигаретных контрабандистов. «Как-то за гранью здравого смысла подобные обвинения, — сообщила прокурор. — На ум приходит известный фильм „Кавказская пленница“: „А башню тоже я развалил?“»

Последним большим процессом Семененко, закончившимся не так, как хотелось обвинению, стал суд над тремя жителями Чечни, которых следствие обвинило в подготовке теракта на День Победы 2007 года в Москве с целью покушения на президента Чечни Рамзана Кадырова, который должен был присутствовать на праздничных мероприятиях.

Суд присяжных рассматривал дело в закрытом режиме, и подробностей о его ходе нет. В апреле 2009 года предполагаемого главу группировки Лорса Хамиева приговорили к восьми годам колонии строгого режима; его подельник Умар Батукаев был оправдан по обвинению в подготовке покушения, но получил пять лет за незаконную покупку и хранение оружия; третий обвиняемый Руслан Мусаев и вовсе был полностью оправдан. По словам адвоката, работавшего на процессе, «по сути это был оправдательный приговор, потому что присяжные признали виновным, да и то заслуживающим снисхождения, только того, кто сам каялся и говорил: „Я виноват, осудите меня“. Дело переделывали, сочиняли как могли».

Сама Семененко говорит о своих неудачах так: «Из поражения нужно уметь извлекать правильные выводы: мы тщательно анализируем ошибки вместе с коллегами из следственных органов и стараемся их больше не допускать». После дела о покушении на Кадырова крупных процессов она уже не проигрывала.

Личный фактор

В конце июня 2009 года бывший начальник главного следственного управления Следственного комитета Дмитрий Довгий получил девять лет колонии строгого режима — присяжные признали его виновным в получении взятки в размере 750 тысяч евро. Дело получило широкую огласку — до этого при Владимире Путине столь высокопоставленных силовиков не судили. На допрос приходил даже глава СК Александр Бастрыкин.

Довгий свою вину не признавал и утверждал, что дело могли сфабриковать из-за проводимых им проверок деятельности следователей в деле ЮКОСа, — а через пять лет, выйдя на свободу, упрекал судью Дмитрия Фомина в том, что тот был на стороне обвинения. «Очень правильно в среде осужденных Мосгорсуд называют „Мосгорштампом“», — возмущался Довгий.

Журналист-депутат Александр Хинштейн в этом процессе оказался уже на стороне защиты: он считал, что Довгия посадили «не за взятку, а за правду о Следственном комитете». «Если бы его оправдали, блистательной карьере Бастрыкина наступил бы конец, — писал тогда Хинштейн. — Поэтому на карту было поставлено все: обработка присяжных, подготовка свидетелей».

Обвинителем на этом процессе работала Мария Семененко. Прямо в день, когда выносился вердикт, из коллегии была удалена одна из присяжных. Поводом стало ее опоздание — присяжная утверждала, что ее на 40 минут задержал инспектор ГИБДД. «Это не случайное совпадение. Она была активной и при своем выступлении соглашалась с моими доводами, кивая головой», — жаловался адвокат Довгия Юрий Баграев.

«Мнение этой присяжной не могло повлиять на исход голосования, — возражала Семененко. — Даже если бы она и явилась в суд, то исход голосования все равно был бы не в пользу подсудимых». (На самом деле могло: по разным данным, виновным Довгия признали то ли восемь, то ли семь человек из двенадцати.)

Впрочем, адвокаты подсудимых (кроме Довгия тогда осудили еще экс начальника отдела следственного управления Главной военной прокуратуры Андрея Сагуру) обращали внимание, что в целом на процессе «присяжные действовали как-то очень согласованно, например, старшину избрали за три минуты». Кроме того, утверждал «Коммерсант», на отбор для участия в процессе явились все 45 приглашенных кандидатов, чего обычно не бывает.

Сам Довгий сейчас говорит, что Семененко на процессе использовала «прямо запрещенные законодательством приемы». «Она на виду у присяжных рассматривала фотографии и комментировала, что у меня есть особняки в Австрии. Потом со слов присяжной выяснилось, что фотографии этих якобы моих особняков разложили перед присяжными в совещательной комнате! Но их не было в деле, да и вообще их у меня нет», — возмущается он.

На заседаниях суда Семененко рассказывала, что у осужденного вместе с Довгием Сагуры были «дорогостоящие автомобили» и что он «пьет вина за четыре тысячи евро», вспоминает бывший сотрудник СК. «Это бред сивой кобылы! Такие передергивания она допускала на протяжении всего процесса, — говорит Довгий. — Судья делал ей замечания, отмечал, что это к делу отношения не имеет, но присяжные же простые люди, такие вещи запоминают и думают, что если прокурор это говорит, то это истинная правда». Семененко утверждает, что ничего подобного не было.

Присяжные из первой коллегии по делу Поддубного тоже жаловались, что Семененко посвятила рассказу о коттедже Поддубного на Рублевском шоссе целое заседание. «Нам было стыдно, и мы были возмущены. Прокурор апеллировала к нашей зависти! Почему она решила, что мы все жадные и завистливые люди?» — говорили присяжные Никитинскому.

Апелляция к жизненным обстоятельствам обвиняемых — это классический способ повлиять на мнение коллегии. При этом по закону стороны процесса не имеют права обсуждать при присяжных детали биографии подсудимых. Как объясняет адвокат Сергей Бадамшин, присяжные не юристы и судят исходя «из житейского опыта». Семененко согласна с этим тезисом: она говорит, что именно поэтому процессы с присяжными «безусловно, сложнее» обычных.

«Подсудимые стремятся к тому, чтобы дела в отношении них рассматривали присяжные. В таком процессе не подлежат исследованию вопросы о личности подсудимого, — рассуждает сама Семененко. — Это играет роль, если хочется скрыть неблаговидные факты биографии, например прежние судимости. Но в таком случае нельзя ссылаться и на количество детей, находящихся на иждивении, болезни и другие обстоятельства, объективно вызывающие сочувствие. Факты, и только факты». Сторона защиты, по мнению прокурора, зачастую нарушает это правило. (Действительно: на процессе по делу об убийстве Немцова адвокат Хамзата Бахаева пытался настроить присяжных в пользу своего клиента, сообщив, что у него шестеро несовершеннолетних детей, и получил предупреждение от судьи о недопустимости разглашения «данных о личности подсудимых».)

При этом Дмитрий Довгий считает, что именно на подобных методах и строилось обвинение в его деле. По его воспоминаниям, во время прений Семененко прямо говорила присяжным, что «нет ни одного доказательства, что подсудимый виновен, но мы считаем, что он виновен». «На момент 2009 года она была специалистом по манипулированию присяжными, потому что у нее не было никаких доказательств моей вины, — говорит Довгий. — Не знаю, научилась ли она сейчас нормально вести процесс».

Давление и слежка

В 2011–2012 годах Семененко выступала в роли гособвинителя и на процессе Дмитрия Леснякова, которого «Коммерсант» называл «лидером одной из самых кровавых банд Подмосковья». Следствие утверждало, что члены банды убили более двух десятков человек, хотя в суде речь шла только о четырех убийствах и одном покушении.

Одним из присяжных на этом процессе был журналист Иван Голунов (в настоящий момент — спецкор «Медузы»). Его рассказы о Семененко — по словам Голунова, присяжные между собой называли ее «Маша» — во многом подтверждают то, что говорят о прокуроре Довгий и Паршуткин. «В прениях она довольно сильно все выпячивала, из-за чего адвокаты очень верещали. Недоказанные вещи она описывала как доказанные, говоря: „Ну вы же все понимаете“», — вспоминает Голунов. Например, в одном из эпизодов основным доказательством была запись с камеры видеонаблюдения, однако само нападение на жертву осталось за кадром, а внешнее описание преступника, предоставленное свидетелем, не совпадало с подсудимым. Семененко, по словам Голунова, считала эпизод «состоявшимся фактом» — однако присяжные позже сочли вину подсудимого (им был не сам Лесняков, а его подельник) в этом эпизоде недоказанной.

Повторилась на процессе Леснякова и история с удалением присяжных. По наблюдениям Голунова, Семененко «очень внимательно мониторит эмоции людей, слушает, о чем они общаются, когда вскрикивают и всхлипывают». В последние несколько дней процесса присяжные, чья позиция была понятна и не устраивала Семененко, были выведены из коллегии. «Под конец люди стали пропадать. Кто-то вдруг решил, что ему нужно на работу, хотя до этого никаких проблем не возникало. Кто-то заболел, а ждать его Семененко не захотела, сказав, что процесс и так идет три месяца. Последней то ли перед прениями, то ли перед последним словом вывели девушку — за то, что она на автомате поздоровалась в коридоре с адвокатами. До этого она довольно активно пыталась обсуждать процесс с коллегией», — вспоминает журналист, который в ходе процесса благоразумно старался помалкивать. По словам Голунова, присяжные тогда даже начали шутить про десять негритят.

Выведенных из состава коллегии сменили запасные присяжные. «У нас была очень агрессивная скамейка запасных. Например, один человек все время кричал: „Да понятно, что они всех порешили, пожизненное им!“ — и в итоге вошел в коллегию, — рассказывает Голунов. — Еще один присяжный весь процесс сидел молча и читал газетку, а на обсуждении вердикта вдруг начал всех торопить: „Чего тут вообще обсуждать? Все и так понятно“. У меня возникло ощущение, что это какие-то специально обученные люди». В итоге присяжные поддержали обвинение — но не по всем пунктам.

Адвокат Паршуткин утверждает, что секрет Семененко в работе с присяжными состоит в том, что «ей помогают оперативные органы, которые наблюдают за коллегией, причем самыми глупыми, грубыми и незаконными методами — присяжным звонят в дверь и говорят: „Мы вам советуем уйти из этого дела“».

Голунов подтверждает: в ходе процесса Леснякова он заметил за собой слежку. «Однажды я сидел в кафе и обратил внимание на мужчину, который час ходил перед окнами. Потом в метро в соседнем вагоне я увидел этого же человека — он продолжал за мной идти, более-менее профессионально держа дистанцию. В итоге я, как в кино, выскочил из вагона сразу перед закрытием дверей, а он остался внутри», — вспоминает журналист и добавляет, что малопонятные люди ходили за ним на протяжении всего процесса, а иногда и появлялись на заседаниях как зрители. Секретарь суда по работе с присяжными посоветовала Голунову не беспокоиться — хотя, по его словам, некое внешнее внимание чувствовали и другие присяжные.

Факт слежки, по словам Голунова, признала и Семененко — уже после объявления вердикта она объяснила ему: «У нас нет другого выхода, вдруг с вами что-то сделают — и как мы без вас будем в процессе?» Сейчас прокурор все отрицает: «Вы не задавали им вопрос, почему они рассказывают об этом вам, журналисту, а не суду? Присяжные на момент рассмотрения дела наделены статусом судьи и никаких „слежек“ за ними закон не допускает. Суд может и обязан дать такому заявлению надлежащую правовую оценку».

В безболезненном «прохождении дела через суд заинтересована не только прокуратура, но и следствие и опера», — подтверждает глава «Агоры» Павел Чиков. Он считает, что «сотрудники МВД и ФСБ, когда им нужен конкретный приговор, зачастую ведут оперативную работу в отношении присяжных и собирают на них компромат. Поэтому присяжные часто не берут на себя смелость выносить оправдательные решения: они постоянно рискуют — им угрожают, на них давят».

Чиков вспоминает скандал с написанной сотрудниками Нижегородской прокуратуры статьей «Оперативное поддержание государственного обвинения в суде», в которой правоохранители «просто сказали все как есть и попытались подвести под это научную базу» (в статье, в частности, шла речь о давлении на присяжных и разговорах с ними «в неформальной обстановке»). «В судах присяжных это как бы изначально заложенный риск, поэтому, думаю, так сопровождается каждое дело, — рассказывает мне Чиков. — В целом такая игра и есть суть правосудия, но в России обвинение играет грязно, а у защиты связаны руки».

Подлог и похищение

«По залу нежным бризом веет краса и гордость Генпрокуратуры Мария Эдуардовна Семененко, ведущий специалист по работе с народными судьями. Приятная южнорусская внешность, оттененная азиатским загаром и нарисованными бровями, открытое лицо, лучистый взгляд и искренняя улыбка подкупают даже изнывающих в „банках“ подсудимых. Бриллиантовые украшения — клейма женского успеха — благоразумно сняты, дабы не обострять классовую изжогу у присяжных дам», — так описывал Семененко корреспондент издания «Свободная пресса» в репортаже о процессе по делу об убийстве Юрия Буданова, который состоялся в 2013 году. В убийстве бывшего полковника, который сам до этого отсидел шесть лет за громкое убийство чеченской девушки Эльзы Кунгаевой, обвинялся Юсуп Темерханов — он в итоге получил 15 лет тюрьмы.

В этом деле также не обошлось без смены состава присяжных. «За весь процесс никто из присяжных не выбывает, даже в Новый год, а в самый ответственный момент вдруг разом не привозят — якобы по болезни — троих присяжных, — рассказывает мне один из адвокатов, отказавшийся называть свое имя в материале про Семененко под предлогом „много чести для нее“. — Можно с пеной у рта кричать, что это саботаж, но это делается по согласованию с судом для того, чтобы распустить коллегию».

Были у адвокатов и другие претензии к Семененко. «В деле Буданова мы, в частности, обнаружили подлог, — рассказывает источник „Медузы“. — У подсудимого в квартире оказалась толстовка, которая якобы была на убитом в день убийства. Но потом мы нашли протокол выемки этой толстовки из магазина. Второй толстовки в деле не было, а ведь если в магазине была одна, а в квартире другая, то их должно быть в деле две. Этот мухлеж мы и выявили».

Впрочем, прокуратура также обвиняла защиту в грязной игре. Более того: по результатам процесса Буданова даже осудили одного из присяжных («Семененко матереет и матереет», — комментирует Паршуткин). Член коллегии Виталий Пронин был обвинен в получении взятки от адвоката Темерханова Мурада Мусаева (из обещанных шести миллионов рублей Мусаев якобы передал присяжному 100 тысяч «на текущие расходы»), признал свою вину, получил год условно и был амнистирован в зале суда. Адвокат Мусаев, дело против которого было прекращено за истечением срока давности, в свою очередь утверждал, что эти «грязные методы» требовались для его дискредитации в глазах коллегии.

Источник «Медузы», сталкивавшийся с Семененко еще на двух судах помимо процесса Буданова, говорит, что всякий раз прокурор допускала «неимоверное количество процессуальных ошибок», а коллегия присяжных распускалась всякий раз, когда было понятно, что дело идет к оправдательному вердикту, — и второй процесс проводился уже с учетом прежних недостатков обвинительной стратегии. «В деле об убийстве губернатора Цветкова не удалось выдавить из процесса нужное количество присяжных, поэтому посреди процесса заменили председательствующего судью, что просто беспрецедентно (на процессе со второй коллегией присяжных судьей был Дмитрий Фомин, работавший на процессе Довгия — прим. „Медузы“)», — добавляет он.

Этот адвокат, как и Паршуткин, полагает, что Семененко — «абсолютно заурядный прокурор», а секрет ее успеха состоит в том, что «она никогда не работает одна: по сути, за нее всю работу делают оперативные работники разных органов». «Я лично заставал Семененко на шестом этаже Мосгорсуда за обработкой свидетелей. Если Семененко сталкивается с какой-то проблемой, то у нее есть десять-двадцать оперов, которые готовы проблему решить, — продолжает источник. — Например, [свидетеля] Евтухова в деле Буданова похитили оперативники ФСБ, три дня мариновали на явочной квартире, а потом закинули в зал суда как котенка за шкирку, уже запрограммированного на определенные показания. Все, что можно счесть ее процессуальной заслугой, — плод деятельности оперов».

«Стало быть, и доказательства за меня представляет суду некий двойник?» — иронизирует Семененко. Отвергает она и обвинения в манипуляции присяжными, объясняя столь частые смены коллегий на своих процессах тем, что эти суды «носят затяжной характер» и люди просто выбывают из-за болезни или нехватки времени.

Очаровательный бульдозер

В процессе по делу об убийстве журналистки Анны Политковской, в котором обвинителем снова выступала Мария Семененко, первый состав коллегии присяжных снова был распущен. Второй вынес обвинительный приговор, но работавший на процессе адвокат Сергей Бадамшин и сейчас настаивает, что «осудили тех людей, которые не совершали этого преступления».

Свидетельством того, как обвинение манипулировало присяжными, Бадамшин считает доказательство вины приговоренного к пожизненному заключению Руслана Махмудова. «Оно было построено на видео, на котором виден худосочный человек со скошенными плечами, — вспоминает адвокат. — Руслан же всю жизнь был борцом, поэтому на процессе был такой же хомяк, как и я, так похудеть и обратно набрать [вес] невозможно».

По его словам, Семененко использовала тот факт, что однажды Махмудова арестовали за вождение в состоянии наркотического опьянения, чтобы с помощью «нейролингвистического программирования» вбить в присяжных, что наркоманы не бывают толстыми.

«На присяжных прежде всего влияет НЛП, умение заинтересовать, составить речь так, чтобы донести именно то, что ты хочешь, чтобы у них в голове эта мысль осталась», — объясняет Бадамшин. По его словам, Семененко это удается — прокурору помогает ее эффектная внешность.

«Тактику Марии Эдуардовны я бы сравнил с очаровательным бульдозером — входит в процесс и всех сметает, не оставляя на своем пути никого, — рассказывает адвокат, похоже испытывающий к оппоненту что-то вроде симпатии. — Она умеет изложить историю в том виде, который ей необходим. Она [добивается цели] своей поставленной речью, экспрессией, напором и внешними данными. Она очень яркая, колоритная личность, когда она выпрямляется, на нее обращают внимание абсолютно все мужчины. Она действительно привлекательная женщина и очень хорошо говорит».

Бадамшин называет методы работы Семененко «тактикой мелкого фола», но тем не менее считает ее одним из самых ярких прокуроров и профессионалом своего дела. Журналист Никитинский критикует Семененко, но полагает, она — «лучшее, что [у государства] есть в запасе».

Журналист Голунов считает Семененко «мастером по работе с присяжными», которая «для любого своего выступления всегда очень артистично выходит на кафедру и обращается именно к присяжным, а не к судье». «В зале она сама вежливость, как Мэри Поппинс, хотя в общении с тем же следователем проявляла себя как стерва», — говорит бывший присяжный.

В коллегии, в которой работал Голунов, в основном были люди пожилые, и Семененко нашла к ним свой подход. «Пожилые люди не очень хорошо понимают в экономике, для таких людей бизнес — это что-то плохое. Маша же все время специально акцентировала, что подсудимые занимались бизнесом, собирали арендную плату с торговцев и извлекали выгоду», — вспоминает он. Бадамшин в свою очередь считает, что Семененко особенно располагает к себе женщин: «Она хороший психолог».

Бадамшин обращает внимание на то, что Семененко всегда работает в паре с другим прокурором. «Разные прокуроры бывают, некоторые тихо отсиживаются, но подносят снаряды тем, кто умеет красиво говорить. По делу Политковской, например, тактическим наступлением занимался Локтионов, а Мария Эдуардовна очень красиво представляла доказательства. Она внимательно готовится к процессам, читает дело и знает его сильные и слабые места», — говорит адвокат.

Семененко соглашается с тем, что гособвинитель должен быть немного психологом — «для того, чтобы показать присяжным объективную картину события и открыть судебную истину». Однако роль прочих факторов в своей работе с присяжными она отрицает. «Никакими специальными техниками, воздействующими на сознание присяжных, тем более НЛП, я не владею, — пишет прокурор. — Самую важную роль играет умение грамотно и доступно представить доказательства».

Отрицает талантливость Семененко все тот же Паршуткин. «Нет, она плохой психолог, и когда Семененко работает, то настолько охвачена злобой, что чувствует в зале заседаний только себя, — говорит он, удивляясь, что прокурор до сих пор участвует в резонансных делах. — Ее давно надо уволить из органов прокуратуры, и все те прокуроры, с которыми я встречаюсь в других процессах, говорят, что она дискредитирует прокуратуру».

Семененко не считает, что чем-то выделяется из ряда коллег. «Нет у нас такой должности [главный прокурор по присяжным]», — говорит она, ссылаясь на то, что получает больше внимания, потому что работает в Москве, где рассматриваются самые громкие уголовные дела. Свои успехи в работе с присяжными она скромно объясняет тем, что «любит свою работу».

Не видят ничего особенного в Семененко и в Генпрокуратуре. Пресс-секретарь ведомства Александр Куренной помог договориться с Семененко об интервью, но сообщил, что она ординарный прокурор, которая ничем не отличается от коллег.

По словам Паршуткина, своим статусом Семененко обязана неким высоким покровителям. «Я просто знаю, кто благоволит ей, даже не столько в Генпрокуратуре, сколько в Следственном комитете. Ей дан карт-бланш, она может творить в процессе что угодно без всякой ответственности», — сетует адвокат.

Семененко уверена, что в ее противниках говорит обида. «Знаете, нужно уметь достойно проигрывать. Проще всего обвинить оппонента в использовании „грязных методов“. Но в таком случае необходимо привести конкретные факты, подтверждающие эти самые недозволенные методы, — говорит прокурор. — А за весь период работы государственным обвинителем в суде присяжных ни одного конкретного факта мне предъявлено не было».

Примечание: в первой версии материала ошибочно утверждалось, что Мария Семененко работала на процессе Никиты Тихонова и Евгении Хасис, обвинявшихся в убийстве журналистки Анастасии Бабуровой и адвоката Станислава Маркелова. Это не так. Редакция «Медузы» приносит свои извинения.