Вышел фильм «Вита и Вирджиния» о романе писательницы и аристократки Актрисы Элизабет Дебики и Джемма Артертон — о Вирджинии Вулф и химии на экране

6 июня в российский прокат вышел фильм «Вита и Вирджиния» режиссера Чании Баттон. Это картина об отношениях писательницы Вирджинии Вулф и литератора из высшего общества Виты Сэквилл-Уэст. «Медуза» встретилась с актрисами, сыгравшими главные роли — австралийкой Элизабет Дебики и британкой Джеммой Артертон, на международном кинофестивале в Торонто и обсудила секс, равноправие и литературу, которая меняет жизнь.

— Элизабет, Джемма, что у вас общего друг с другом?

Элизабет Дебики: Многое. Во-первых, мы обе — женщины. (Смеется.) Мы обе — актрисы, нам нравятся непростые истории, которые подталкивают к новым свершениям. Мы обе хотим сниматься в кино, которое заставит нас стать лучше в профессиональном плане. И, кроме того, я думаю, мы обе сейчас переживаем этап в жизни, когда хочется сделать что-то, но мы пока не знаем как.

Мы обе начали сниматься в «Вите и Вирджинии», не зная, как мы будем работать над этим фильмом. Как мы сыграем таких женщин? Мы обе были одинаково напуганы и заинтригованы этими ролями. Мне, в принципе, нравится делать то, что я никогда не делала. Видимо, какая-то странная жажда смерти у меня, все время хочется быть напуганной до чертиков! Но этот страх — единственный способ чему-то научиться, не хочу заниматься тем, что и так умею.

Джемма Артертон: Да, для нас обеих работу в этом фильме можно сравнить с прыжком с обрыва — мы сильно рисковали, согласившись на эти роли. Хотя бы потому что мы играем грандиозные фигуры в мировой литературе. Мне хотелось, чтобы молодые люди, посмотрев фильм, захотели прочитать стихи и романы Сэквилл-Уэст и Вулф. Это огромная ответственность. Для меня этот фильм был больше, чем роль, я выступила в качестве исполнительного продюсера фильма, именно я принесла сценарий нашему режиссеру Чании Баттон. Эта история затронула меня за живое, мне захотелось снять фильм о двух писательницах и рассказать об их таланте.

— Каково было сниматься в любовных сценах? Они довольно раскованны.

Э.Д.: Хорошо они получились, да? Когда я в них снималась, чувствовала нежность и в тоже время прилив сил. Мы полностью контролировали ситуацию и четко знали, как мы хотим показать сцену физической любви. Для этого фильма огромное значение имеет осознание своей сексуальности и то, насколько это познание оказало огромное влияние на жизнь Вирджинии — оно буквально перевернуло ее жизнь. Мы понимали, что снимаем секс с точки зрения женщин, это было очень важно.

— Вы работали с женщиной-режиссером, вам помогло это?

Д.А.: Чания Баттон была честна и не смущалась, мы не испытывали неловкости, когда говорили об этом. В прошлом я работала с режиссерами, которые не могли даже говорить вслух о любовных сценах, или говорили об этом как о научном проекте, словно читали из учебника по биологии.

— Они технически подходили к этому вопросу?

Э.Д.: Когда говорят о «технической» части этого процесса, я в какой-то мере даже за — я верю в необходимость хореографии секса в кино. Я, как актриса, хочу знать, что будет и [если есть план], я чувствую себя в безопасности. Но есть и эмоциональная сторона вопроса, которая позволяет этим сценам не выглядеть избыточными и «механическими». От этой избыточности мы как раз постепенно уходим в Голливуде. Я не говорю, что не чувствую себя в безопасности, когда любовные сцены со мной режиссирует мужчина, но точно ощущаю поддержку, когда работаю с женщиной-режиссером.

Я помню, что меня поразило в первой версии этого фильма, когда сразу после своего сексуального пробуждения Вирджиния Вулф начала говорить о смерти. Мне показалось, что психологический контекст этого фильма очень женственный и противоречивый. Но Вирджиния Вулф и была самим противоречием. Для нас было важно снять фильм о жизни, а не о смерти, о любви, а не о страданиях. Для меня Вирджиния Вулф — невероятно живой человек, она никогда не считала себя жертвой, загнанной в угол своими заболеваниями. Она невероятно страдала, но никогда не скатывалась в жалость к самой себе, она всегда говорила, что возможность писать и думать — это ее способ борьбы. И она действительно боролась за жизнь.

— То есть вы ни секунды не сомневались, браться ли за эти роли? 

Э.Д.: Я буду откровенна, потому что жизнь так коротка. Если ты занят актерским делом, ты очень часто находишься в уязвимом положении. К примеру, ты чувствуешь это, пока снимаешься в фильме — если тебе повезет, ты окажешься в эдаком безопасном рабочем «пузыре». Наш режиссер очень умна и она создала для нас этот пузырь, где мы чувствовали себя в безопасности, но при этом мы были свободны и могли рисковать. Рано или поздно этот пузырь лопается, съемки подходят к концу и наступает этот странный момент, когда зрители начинают смотреть фильм, и вот тогда ты начинаешь говорить: «Стойте! Стойте!» И не потому что ты хочешь что-то изменить, а потому что в этой картине осталась часть твоей души. 

Д.А.: Когда ты играешь в пьесе или фильме, ты знаешь, что главное — процесс. Мне всегда было интересно вернуться и сняться в каком-нибудь голливудском блокбастере, потому что только тогда, как мне казалось, ты действительно понимаешь, что работаешь на зрителей, что ты снимаешь фильм ради них. Когда мы работали над «Витой и Вирджинией», мы, в первую очередь, хотели снять фильм, в котором сами хотели сыграть.

— Кстати, а как вы поняли, что у вас будет химия на экране?

Э. Д.: Мы не встречались до того, как подписались на наши роли. И хотя мы никогда до этого не видели друг друга в жизни, мы постоянно созванивались по скайпу. Джемма тогда была в Париже, а я на съемках «Вдов» в Чикаго. Мы болтали, хотя были в разных часовых поясах. Уже тогда стало ясно, что мы сойдемся характерами.

— Кстати, о «Вдовах» Стива МакКуина. Получается, что на кинофестиваль в Торонто вы, Элизабет, приехали сразу с двумя фильмами, где в главных ролях только женщины?

Э.Д.: 2017 год был невероятным для женщин, он был так прекрасен. Интересно, куда мы пойдем дальше? Нас только что фотографировали с Джеммой и Чанией, и когда перестал щелкать затвор камеры, я поняла, что за все время в Торонто я была только в окружении женщин, все мои фотографии — с женщинами, за исключением одной — со Стивом МакКуином. И это потрясающе! 

Д.А.: Сейчас я в основном работаю с женщинами. Не знаю почему. Может, это моя реакция на карьеру, которая осталась в прошлой жизни? Но когда я открыла свою собственную продакшн-компанию, я дала себе обещание: буду стараться давать голос женщинам, режиссерам и сценаристам. Вероятно, поэтому меня и привлекают именно такие истории. Сейчас я бы почувствовала себя очень странно, окажись я снова единственной женщиной в фильме.

Э.Д.: Давно у тебя такое было?

Д.А.: Да.

Э.Д.: В моем следующем фильме я снова буду чуть ли не единственной женщиной во всем актерском составе — буду сниматься в «The Burnt Orange Heresy» у Джузеппе Капотонди. В этой картине прекрасный сценарий и отличный актерский состав, с нами играет сам Мик Джаггер! Но при этом мы опять возвращаемся к другой динамике полов на съемочной площадке.

— Как вы готовились к роли Вирджинии Вулф? Актеру нужно все досконально знать о своем персонаже?

Э.Д.: В нашем деле есть такое понятие, как «слишком много информации» — ты не можешь играть по учебнику о Вирджинии Вулф. В основе нашего фильма был очень сильный сценарий и это было то, что нужно. Мы никогда не сможем узнать Вирджинию Вулф до конца, так зачем делать вид, что нам это удалось? И это надо принять. Меня это сводило с ума поначалу, но потом я сдалась и поняла, что будет то, что будет. Будем надеяться, что зрителям понравится. И потом, мы с Джеммой гораздо моложе, чем были Вита и Вирджиния, когда у них завязались отношения. Вирджинии было далеко за 30, Вите было около 40, а я снималась в этом фильме, когда мне было 27.

— Джемма, каково было играть светскую львицу?

Д.А.: Мне понравилось. Но ответ на твой вопрос очень точно сформулировала сама Вирджиния Вулф. Она говорила, что быть аристократом — все равно, что принадлежать к древней расе. Поэтому в кино это сыграть практически невозможно. 

Э.Д.: Мне так смешно это слышать. Я из Австралии, где никогда не было аристократии, мы и не слышали о кастовой принадлежности. Мне кажется, аристократия дается тебе при рождении и многие ведут с этим титулом внутреннюю борьбу всю жизнь.

Д.А.: Интересно, что у Виты были противоречивые отношения с ее аристократическим происхождением — с одной стороны, она это ненавидела, а с другой, казалось, что она упивается им. Она была самим противоречием — и это хорошо описано в романе Вулф «Орландо». Именно это я и хотела показать в «Вите и Вирджинии». 

— Николь Кидман получила «Оскар» за роль Вирджинии Вулф в «Часах», как вы думаете, почему австралийки так любят играть Вулф?

Э.Д.: Мы все просто очень мрачные девушки и любим себя поистязать (смеется). Забавно, что Николь и я обе играем эту женщину. «Часы», конечно, один из самых красивых фильмов, никто бы не смог справиться с этой ролью, как Николь Кидман. Не знаю, почему именно Николь сыграла эту роль, но когда мне предложили роль Вулф, я была в ужасе — в хорошем смысле. Помню я тогда была в Чикаго, играла Элис во «Вдовах», девушку, которая не закончила старшие классы и ничего никогда не читала. Конечно, мой мозг закипел: «Как я с этим справлюсь?» Ведь мне придется входить в роль Вирджинии сразу после этой работы!

Я пошла гулять по берегу озера Мичиган, позвонила друзьям и сказала, что возможно сыграю Вирджинию Вулф. Я все время ждала от них долгой паузы, после которой они скажут, что это ужасная идея. Романы и эссе Вирджинии Вулф изменили жизнь стольких людей! Я помню, что сама прочитала первую книгу Вулф, когда еще училась в школе актерского мастерства, — мне было 17 лет. После этого я перечитала эту книгу еще три раза за год, она действительно изменила мою жизнь — ни один автор еще не говорил со мной так откровенно.