«Сопоставив, мы поняли, что надо сливаться» Лидер «Ногу свело!» Макс Покровский отказался выступать на фестивале «Шашлык Live» и вместо этого пошел на акцию протеста. Мы с ним поговорили

3 августа на Бульварном кольце прошла несогласованная акция протеста, а в Парке Горького — рок-фестиваль «Шашлык Live». О концерте московские власти сообщили за три дня до самого события, большинство участников узнали о нем немногим ранее. Две заявленные группы — «Браво» и Tequilajazzz — объявили, что не будут выступать. Затем от участия отказались Алексей Кортнев (должен был вести концерт) и группа «Ногу свело!». Ее лидер Макс Покровский опубликовал в инстаграме хэштег протестов в связи с выборами в Мосгордуму (#допускай), а вскоре сам появился на Бульварном кольце — причем со своей мамой и 14-летней дочерью. «Медуза» поговорила с Покровским о том, почему он предпочел фестивалю прогулку по центру города.

— Почему вы отказались от участия в фестивале «Шашлык Live»?

— Когда мы включили головы, то поняли какие вокруг этого фестиваля происходят процессы. Говоря гипотетически, даже если бы мероприятие под названием «Шашлык Live» не имело бы своей целью отвлечь людей от социальной активности, сам факт того, что общество ассоциирует этот фестиваль именно с этим, означает, что нам не стоит принимать в нем участие. Потому что любое участие музыканта в том, что разъединяет людей, в том, что служит, будем так говорить, красной тряпкой — это не дело, это не хорошо.

— Вы не знали о субботней акции, когда приняли приглашение участвовать в фестивале?

— Один мой коллега очень четко сформулировал: «Не сопоставил [почему митинг и акция запланированы на один день]». О том, что будет митинг, я знал. Но я активно занимался своими делами, у меня голова пухла от происходящего. В момент, когда я узнал, что мы даем согласие на участие в концерте, я сидел на репетиционной базе и записывал духовые партии для наших текущих музыкальных дел. Я не сообразил, даже когда кто-то из наших сказал, что в концерте будет тяжело принимать участие, потому что в этот день полгорода будет перекрыто из-за митинга. Потому что башка занята абсолютно другим, ты уходишь в другое измерение. Это называется словом «не сопоставил». Потом, под влиянием внешних причин — есть в жизни подписчики, которые реагируют на что-то, друзья, знакомые, родители, то есть люди, с которыми наша команда все обсуждает — мы взяли и переключились, из одного измерения (занятия музыкой) вернулись в реальность — и сопоставили. Сопоставив, мы поняли, что надо сливаться с этого мероприятия, и все. 

— Что лично для вас стало причиной «переключиться»?

— Прежде всего то, что нам стали говорить наши подписчики. Мы от них узнали. Потом уже львиную долю исследовательской работы провела Таня, моя жена. Она посмотрела, что вокруг происходит: что пишет у себя на фейсбуке Козырев, что происходит тут, там.

— Со стороны подписчиков было много негатива из-за вашего решения не участвовать в фестивале?

— Негативную реакцию надо разделить на две составляющие: боты и не боты. Мы принимали решение об отказе от участия, нужна была моральная поддержка. Главная поддержка — конечно, от Тани. От друзей тоже была поддержка. Потом через время мне друг звонит и говорит: «Слушай, Макс, народ реагирует положительно на тебя, но при этом какое-то количество людей ждали [выступления группы „Ногу свело!“]». В тот момент я уже находился на Арбате, мне нужно было быстро принять решение, так как подходило время нашего выступления (оно было объявлено до нашего отказа).

Я обратился к людям: «Присылайте нам ваши видосы, что вы действительно ждете. Те, кто пришлет, пойдут [бесплатно] к нам на концерт». Там же я ухитрился сказать: «Если вас будет много — мы сделаем розыгрыш либо скидки». Мы же не можем всех позвать бесплатно, просрать концерт. Нам пришли видео на почту — это мониторит моя жена. Таня говорит, что всем ответила — там было 6 человек. То есть остальные 35 миллионов — боты, тем более те, кто пишут, что специально приехали из другого города. Из Тюмени нельзя доехать за такое время (по словам Максима, приглашение выступить на фестивале группа получила только в пятницу, накануне мероприятия, — прим. «Медузы»).

Хотя может, не знаю, олигарх какой-то быстро узнал, тут же взял себе билет, чтобы на халяву сходить [на концерт]. Но если такой олигархушка из Тюмени и был, то, сука, я не знаю, что я сделаю… Я в переход выйду лично перед ним играть, если он проспонсирует нам юбилей «Хару Мамбуру». Но никакого там олигархушки не было. В любом случае нам не жалко, мы разруливаем ситуацию, и эти шестеро бесплатно пойдут на наш концерт 8 ноября — мы празднуем юбилей «Хару Мамбуру». 

— Вы же раньше не участвовали в протестных акциях? 

— А я и сейчас тише воды, ниже травы. Я веду себя тихо, никого ни к чему не агитирую. Просто мы пошли прогуляться. 

— Но в этот раз вы не остались в стороне.

— Знаете, такая вещь произошла. Во-первых, наша дочь Таисия проводит эту часть каникул в Москве. Она и моя жена Таня очень редко видятся с бабушкой, то есть моей мамой. Вдруг почему-то я посмотрел на Таисию. Она не понимала, что с ней происходит, но ее руки почему-то самостоятельно звонили бабушке. Как в бреду, она позвонила ей и сказала: «Бабушка, пойдем погуляем в центр». Неожиданно бабушка оказалась в центре, отправила нам сообщение: «Ребята, я на Арбате». В этот момент мы были уже в поезде Арбатско-Покровской линии, который вез нас от станции «Митино» к станции «Арбатская». Это произошло само собой. Потом ноги перестали нас слушаться и провели нас по всему Бульварному кольцу, причем дважды. Мы долго гуляли, но, правда, в относительно вечерние часы. Мы видели людей в касках. Поупражнялись с Таисией в английском языке — она несколько месяцев по-английски не говорила, хотя все-таки изучает язык. Я ее спросил: Have you ever seen cosmonauts? She told me: No, this is first time. 

— К вам эти «космонавты» не подходили? Не обращали на вас внимание?

— Мы укрывались от дождя, и люди в касках тоже укрывались от дождя. Они, видать, заприметили мою физиономию. [В итоге] к нам подошли двое — в хорошем смысле — по-доброму выпивших человека, стали целовать мою маму, говорить, что гордятся ею, что она родила и воспитала такого сына, что сын вместе с народом. Было очень приятно. Все, что происходило с нами, было мирно. Все, что было не очень мирно, мы видели в сети. Мы из-за этого очень сильно переживаем, адски переживаем. 

— Сколько лет вашей дочери?

— 14. 

— Как вы относитесь к тому, что в протесте активно участвуют несовершеннолетние?

— Сколько бы я ни ерничал и дурачка ни включал, мы все всё прекрасно понимаем. Мы люди взрослые. Но то, что мы [тут] говорим — это публично. Я свою дочь взял. Во-первых, потому что она сама захотела. Во-вторых, потому что с ней было двое родителей. Она ходила со мной под руку. Если несовершеннолетние идут без родителей, я, ей богу, не знаю, что тут сказать. Я призывать не стану, но если дети сами хотят, если родители их берут — это совершенно другая история. Пускай они растут гражданами, а что? Только не ходите сами, ребят. Потому что [это] опасно. Все просто: принимает решение тот, кто несет ответственность. [То, что моя дочь пошла на акцию] — это ответственность моей жены и меня как друг перед другом, так и перед нашей дочерью. 

— До того, как выйти на акцию, вы следили за протестами в поддержку независимых кандидатов?

— Разумеется. Сам лично я слежу очень плохо, потому что я безалаберный. Я все путаю. Мне имя какого-нибудь активиста назови, я, ей-богу, не вспомню. Меня держит в курсе Таня. Она варит потрясающий кофе. Самая любимая история — сесть и утренний кофе провести в этих разговорах. Таня мне все расскажет, она всю информацию отфильтрует. Потом уже будет стоять мат трехэтажный, когда я буду реагировать на те или иные проявления несправедливости и так далее. 

— Можете поделиться своим мнением о происходящем — о выборах в Мосгордуму и разгонах акций?

— По-хорошему независимых кандидатов нужно допустить до выборов. Я не очень понимаю, почему власть артачится. Понятно, что если она уступит как бы демократическим силам, прогрессивным силам, то ей придется уступать дальше и дальше. Я в политической технологии слаб, я руководствуюсь логикой. Этих людей надо допустить, потому что они невозможное совершили: собрали три миллиарда подписей и все такое. 

Поскольку я человек от музыки — собственно, я и есть музыка, маленькая ее часть — на меня большое влияние оказывает внешняя, эстетическая сторона вопроса. Меня не убеждают официальные люди — то, как они держат плечи, затылки, пиджаки, какими номенклатурными словами говорят. То, как говорят, другие ребята — больше мой язык. Когда я впервые был в Америке, мой большой друг сказал: «Надо научиться понимать людей, научиться говорить на их наречии». Мне очень понравилась эта формулировка — «на местном наречии». Люди, которые сейчас пытаются стать депутатами Мосгордумы, говорят на моем наречии, и они для меня более понятны. Те люди, которые им запрещают, не говорят на моем наречии, и они для меня менее понятны, я им меньше доверяю. Чисто моим чутьем Покровским не убеждают меня эти пацаны — и всё. 

[Что касается] разгона акций протеста, тут очень важный момент: есть огромное количество нестыковок в законе, которые сейчас могут сделать меня уголовно наказуемым за то, как я выражу свою мысль. А я уголовную ответственность нести не готов, потому что у меня есть огромное количество недоделанной работы. Я считаю, что во многих случаях применение силы было неоправданным. Это чрезмерная жестокость. Малые предприятия, условно говоря, «Ногу свело!», отчисляют налоги. Я лично, *****, кормлю [власть] и требую от власти, чтобы она решила эти нестыковки в законе, причем демократично, чтобы позволила гражданам собираться на митинги. Пока власть не позволила, я не призываю ни одного гражданина принимать участие в несанкционированных митингах.