Извините, что мы существуем История появления, расцвета и практически полного разгрома российского наркоактивизма, рассказанная «Медузой»
После распада Советского Союза Россию захлестнула волна наркопотребления. Особенно популярными веществами оказались опиоиды, которые нетрудно было достать не только на черном рынке, но и в обычных аптеках. Это привело к всплеску смертности от передозировок, а также к росту распространения ВИЧ-инфекции. При этом информации о последствиях употребления наркотиков и доступа к антиретровирусной терапии практически не было (АРТ-терапия для всех россиян появилась только в 2006 году). Просвещением и снижением вреда в то время занимались немногочисленные, но заметные наркоактивисты. Однако вместе с консервативным поворотом в наркополитике они оказались выдавлены из страны. По просьбе «Медузы» журналистка Евгения Офицерова рассказывает историю российского наркоактивизма.
Статья, которую вы читаете, — это часть нашей программы поддержки благотворителей MeduzaCare. В августе 2020 года она посвящена наркополитике. Все материалы можно прочитать на специальном экране.
Поэт и журналист Александр Дельфинов и глава Фонда Рылькова Аня Саранг познакомились в 1994 году в РГГУ — они учились на одном курсе историко-филологического факультета. «Аня к нам перевелась, и я обратил внимание, что пришла такая модная чувиха. Я был старостой, мне нужно было выдать ей проездной. Мы быстро встретились в метро и не общались еще несколько лет», — рассказывает «Медузе» Дельфинов.
В 1998 году он вместе с друзьями организовал арт-группу «ПГ». Одним из первых проектов группы был «антиглянцевый» журнал, для которого требовалось поговорить с людьми, «не вписывавшимися в мейнстримную повестку», говорит Дельфинов. Тогда Саранг дала ему контакты активистов Алика Хачатряна и Виталия Мельникова (по прозвищу Палач); они работали с людьми, употребляющими наркотики.
«Алик и Виталик дружили с американским фотографом Джоном Ранардом, который ездил по России и фотографировал людей, употребляющих наркотики, пытаясь показать, как сильно тогда студенческая жизнь была пропитана веществами, — рассказывает „Медузе“ Аня Саранг. — В то время с наркотиками пересекались почти все: кто-то употреблял сам, у кого-то друзья, чьи-то знакомые уже умерли — от передозировки или туберкулеза».
Хачатрян и Палач работали в самой первой московской программе снижения вреда от наркотиков. Программу запустило в 1998 году нидерландское отделение «Врачей без границ» совместно с проектом Mainline, участники которого с конца 1980-х годов помогали людям, употреблявшим наркотики на улицах Амстердама. На первых подопечных в России зарубежные организации вышли через фотографа Ранарда. За год до этого «Врачи без границ» подписали соглашение о взаимопонимании с Минздравом РФ — договорились учить медиков из наркологических больниц и СПИД-центров, а также сотрудников некоммерческих организаций.
«Я помню вечер, когда мы плавали на корабле по Москве-реке с командой проекта по снижению вреда — был какой-то юбилей „Врачей без границ“, — вспоминает Дельфинов. — Там было человек двадцать, и каждый из них был ярким и харизматичным. Это были очень хорошие ребята. Почти все пришли из уличных наркоманских тусовок и через работу социализировались. Увы, некоторых уже нет в живых».
Хачатрян и Палач привели в проект и Саранг. Сперва она попыталась работать там поваром — готовила еду для волонтеров; однако те взбунтовались, потому что Саранг делала только вегетарианские блюда, а им хотелось мяса. В итоге Саранг стала переводчицей на программе тренингов для региональных медиков из СПИД-центров и наркодиспансеров (которые развивали в своих городах программы снижения вреда).
«Мы также проводили занятия для людей, употребляющих наркотики: ВИЧ, гепатиты, безопасные инъекции, наркополитика. Даже для барыг был курс — их учили ответственному отношению к здоровью клиентов, — вспоминает Саранг. — Я вела занятия по безопасному сексу, они пользовались популярностью. Я была как Джин Мелбурн из „Sex Education“».
По словам Саранг, руководство проекта очень доверяло сотрудникам: «Нам просто сказали: „Вот вам деньги, вот ресурсы, идите общаться с представителями сообщества и узнавайте, что им нужно“. При этом все было весело и динамично. Хорошие перспективы были». В 2003 году в России появилась Всероссийская сеть снижения вреда, объединившая большинство организаций в этой сфере; одним из основателей ассоциации стала Саранг.
Журнал «Мозг»
Татуированный Виталик Палач сразу понравился Дельфинову. После интервью они подружились, и Палач показал Дельфинову номер совершенно нового журнала о людях, употребляющих наркотики, который назывался «Мозг» — его начали издавать в 1999 году. Вскоре Дельфинов стал редактором «Мозга».
«Прототипом „Мозга“ был журнал Mainline, который издает одноименная организация, — он выходит в Нидерландах до сих пор. Но наш журнал был более панковский, более artsy», — вспоминает Саранг.
Сначала главным редактором «Мозга» был Алик Хачатрян, через пару лет его место заняла студентка журфака МГУ Екатерина Котова (на первых порах была помощницей Хачатряна). С будущей командой Котова познакомилась на украинском фестивале «Казантип».
«Мне [тогда] было 18. У меня были употребляющие друзья, и они были совершенно растеряны, не понимали, что им делать. Я хотела им помочь, но информации о наркотиках нигде не было. Обо всем этом я узнала от голландцев, — вспоминает Котова. — Я предложила делать именно журнал, потому что тогда уже стал выходить „Птюч“, и мне он нравился. К тому же в Москву привезли журналы [Mainline] из Нидерландов и показали нам. Но нам принадлежала только идея — основной концепт мы разрабатывали уже вместе с уличными наркопотребителями. Изначально я вообще была единственным человеком [в команде], имеющим отношение к журналистике».
Котова вспоминает, что во время подготовки первого номера у нее уже был доступ к компьютеру, но она категорически отказывалась им пользоваться: «Хотела стучать по клавишам печатной машинки с папироской в зубах и с дымящейся чашкой кофе — в образ входила».
Основатели «Мозга» решили, что в журнале должно быть много красивых и смешных иллюстраций и комиксов — чтобы сложная информация была понятнее читателям. Дельфинов пригласил в «Мозг» соратника по «ПГ», художника и будущего основателя рэп-проекта «Кровосток» Антона Черняка (Шило). Благодаря Шилу у журнала появился маскот — гуманоид, из головы которого буквально торчит мозг. Рисовал для «Мозга» и художник Паша Хихус, позже он стал одним из самых известных комиксистов страны.
Пока Котова и Хачатрян занимались текстами, Палач ходил «в поле» и общался с людьми, употреблявшими наркотики на улицах, а также привлекал их в проект. Распространяли «Мозг» бесплатно на улицах Москвы и в городах, где существовали проекты снижения вреда (номера рассылали почтой).
«Часть текстов писали мы сами, часть переводили. Я еще делал обзоры книжек и фильмов. Какие-то авторы приходили к нам сами — среди них были и наркозависимые; кому-то мы что-то заказывали специально», — говорит Дельфинов.
Когда у «Мозга» появилось отдельное помещение, туда каждый день приходило до 30 человек: одни — поработать, другие — просто пообщаться и полистать брошюры «Врачей без границ». «Мозг» в конце 1990-х — начале нулевых был единственным печатным изданием о наркотиках в России. Несмотря на то, что его задумывали как журнал для людей, употребляющих наркотики (и целенаправленно распространяли среди них же), читали «Мозг» и за пределами этой среды.
«В 2012 году мы с Аней [Саранг] в Тольятти проводили семинар по наркополитике, и я упомянул, что делал „Мозг“, — вспоминает Дельфинов. — Чувак, по которому было видно, что он многое повидал, сказал, что у них на зоне два номера передавались из рук в руки. Люди освобождались, а журналы оставались, и их там все читали. Я спросил, как администрация к этому относилась. Он ответил: „А никак! Они не врубались“».
В самом начале журнал финансировали «Врачи без границ»; потом команда «Мозга» решила подать заявку на грант «Открытого общества» Джорджа Сороса и международной организации Global AIDS Alliance. Для этого пришлось учредить благотворительный фонд «За здоровое общество» — юридический адрес организации совпадал с домашним адресом Дельфинова. В 2003 году «Открытое общество» свернуло работу в России (какое-то время оно продолжало действовать в стране с помощью других организаций); источником денег для «Мозга» остался только Global AIDS Alliance.
«Объемы финансовых вложений, которыми заграничные буржуи хотели уничтожить генофонд русской нации — как думают некоторые, — были невелики, — утверждает Дельфинов. — Всего в месяц несколько тысяч долларов тратилось».
По словам Котовой, журнал был абсолютно неподцензурным, потому что в России еще не развернулась политика нулевой толерантности к употреблению — и даже во власти были люди, поддерживающие программы снижения вреда (например, депутат Госдумы третьего созыва от «Союза правых сил» Александр Баранников, который давал интервью «Мозгу»). В какой-то момент о наркотиках начали писать и мейнстримные медиа; появились сайты в интернете и книги на эту тему. Через несколько лет информационная функция журнала оказалась невостребованной, поэтому его содержание «стало более визуальным и творческим», говорит Котова.
В 2002 году в России ввели административную ответственность за пропаганду наркотиков — из-за этого журнал больше не мог получать финансирование на территории страны. Украинские активисты предложили издавать «Мозг» у себя; благодаря формальному переезду журнал на какое-то время смог сохранить доноров. Несмотря на то, что теперь деньги давали именно на журнал для украинцев, Екатерина Котова (она осталась в России) старалась сделать так, чтобы его могли читать везде: часть тиража везли в Москву контрабандой на «Газели». Вместе с «Мозгом» Россию покинул и Дельфинов — он отправился на стажировку в Германию и не вернулся.
«Мозг» просуществовал почти десять лет — с 1999-го по 2008-й. По словам Котовой, проект закрывался постепенно. Издавать его в Украине, физически находясь в России, было все же сложно. Окончательно издание остановилось, когда кончилось финансирование и для Украины.
«Это был свободный проект. В нем было очень приятно работать. Это был тот редкий случай, когда ты полностью совпадаешь со своей работой и нет отчуждения. Просто делаешь, что хочешь, и это востребовано, — рассуждает Дельфинов. — Там было много ошибок — опечаток, косяков в дизайне, — но эта непредсказуемость делала проект живым. Недавно я был в гостях и наткнулся на несколько номеров, полистал их и удивился, насколько хорошо и по-прежнему актуально они выглядят сегодня».
Behigh.org
Журнал «Мозг» делали для людей, употреблявших наркотики на улицах. Более благополучные наркопотребители могли получать информацию в интернете. В 1997-м в России появился сайт High.ru (позже переименованный в Behigh.org), а через три года там же завелся форум, который стал одной из самых ярких дискуссионных площадок в российском интернете.
«В конце 1990-х среди молодежи интерес к психоделической культуре был огромен, и я не была исключением. В 1997 году, будучи студенткой-первокурсницей, я познакомилась с будущим мужем, разделяющим этот интерес, — рассказывает „Медузе“ Анастасия, одна из основателей форума. — Он сказал, что зарегистрировал домен, но вот беда — он не очень быстро наполняется контентом. Я сказала, что возьму это на себя, и с этого, собственно, начались наши отношения и история „Бихая“».
Поначалу Анастасия выкладывала на сайт сканы книг из своей библиотеки — Тома Вулфа, Хантера Томпсона, Ирвина Уэлша и других писателей, писавших о наркотиках. Затем пошли авторские статьи и переводы. Появился раздел трип-репортов, куда выкладывали рассказы пользователей об опыте употребления наркотиков. «Мы публиковали только хорошо написанные рассказы без банальностей и мусора, а я их еще и редактировала», — подчеркивает Анастасия. Чтобы дать полную картину, публиковали и тексты о бэд-трипах.
«Было чувство ответственности за аудиторию, поэтому мы затрагивали и тему тяжелых наркотиков — здесь позиция была однозначно против. Но я понимала, что тупое запретительство не работает, — рассказывает Анастасия. — В свое время старшие приятели в целях антипропаганды познакомили меня с героиновыми наркоманами и сводили на „винтовую хату“. С тех пор эти вещества стали для меня табу. Поэтому и на „Хае“ мы старались придерживаться похожей схемы: дайте тяжелым наркоманам самим рассказать о себе, а читателям — самим сделать выводы». По словам Анастасии, когда людям, употребляющим героин и винт, стало некомфортно из-за постоянных подколов и шуток в свой адрес, они перешли на другие форумы.
Со временем на «Бихае» начали обсуждать не только наркотики, но и все подряд. Пик популярности форума пришелся на 2001–2005 годы. Из-за наплыва посетителей из старых участников начали набирать модераторов. В какой-то момент пришлось ввести «Карантин» для новичков: только после пары недель, проведенных на этом подфоруме, «самых умных и творческих» пускали на основной «Бихай».
«Бихай» читали не только в России, но и в США, Израиле, Европе и бывших советских республиках. В некоторых городах благодаря форуму возникли локальные сообщества, самыми масштабными были «московский бихай», «питерский бихай» и «киевский бихай». Некоторые люди с форума подружились в реальной жизни и даже создали семьи.
«Форум был уникален и социальным составом участников. В спонтанном стихотворном угаре могли творить вместе депутат, полубомж-маргинал, владелец завода и курьер — и никому особо не было дела, кто есть кто, — говорит Анастасия. — Бог знает, кто нас читал — в начале нулевых форум был культовым местом, думаю, он вызывал интерес у многих. Был еще какой-то заместитель [общественного деятеля, политика Евгения] Ройзмана в „Городе без наркотиков“, который говорил штампами, и его все дразнили, а он задиристо огрызался — нам было смешно до слез. У него был ник RAC, расшифровывался как Russian Against Cannabis. Еще был директор частной наркологической клиники, который пытался выглядеть современным, — у него был ник Doctor Cocaine. Его называли „Доктор Кокаине“ и в конце концов так задразнили, что он психанул и попросил удалить свой аккаунт».
По словам Анастасии, модерация на форуме была строгой: запрещалось продавать и покупать наркотики и даже за вопрос «где достать?» могли забанить навсегда. То же самое грозило мужчинам, просивших девушек «показать сиськи». Тех, кто допускал грамматические ошибки, наказывали иначе: «вообщем» или «пробывать» при публикации записи автоматически менялись на словосочетание «я сельский гопник».
Форуму пришел конец, когда участники «начали стареть и утрачивать сплоченность и пассионарность», считает Анастасия. В 2007 году первый домен (high.ru) продали; покупателем стала частная компания, сферу деятельности которой Анастасия уже не помнит. Примерно через полгода по этому адресу появился сайт о наркотиках, чье содержание сильно отличалось от того, что было раньше: там говорилось, что наркотики — зло и неминуемая смерть.
«Сразу стало понятно, что это пропаганда в стиле „гроб гроб кладбище“. Возможно, это была попытка сделать государственный „Хай“, а может, чьи-то частные усилия. Мы так и не поняли, что это было, какое-то недоразумение», — говорит Анастасия.
В 2012 году сайт, по словам Анастасии, перестал открываться в России. В полузапрещенном состоянии «Бихай» просуществовал до 2015-го. Сейчас он не обновляется; форум тоже почти не работает — там «тусуются полтора ветерана психоделической революции», говорит Анастасия. Она рассказывает, что некоторые пользователи просили удалить их аккаунты спустя много лет, чтобы «не палиться» в новой взрослой жизни. Удалять их, по словам Анастасии, было ужасно жаль, потому что в беседах появлялись зияющие дыры.
«Форум был организмом — причудливым, интересным и полезным. Но он состарился и умер, это естественно. Теперь лежит как мумия в своем онлайн-мавзолее. Я не вижу его будущего ни в каком виде. Это был феномен поколения», — заключает она.
Ирокез и Front AIDS
Саша Волгина из Петербурга начала употреблять наркотики после пережитого сексуального насилия. В 1999 году она инфицировалась ВИЧ. «В 2003-м в Петербурге число людей с ВИЧ приближалось к 30 тысячам, а комплектов [антиретровирусной] терапии было 300 штук на город. Специальные комиссии определяли, кто заслуживает лечения, а кто нет. У меня вот на [медицинской] карточке было написано, что я социально бесперспективна», — вспоминает Волгина в разговоре с «Медузой».
К тому моменту Волгина уже жила в стадии СПИДа. Вместе с другими ВИЧ-положительными она ходила на встречи группы взаимопомощи «Свеча», где люди поддерживали друг друга и ездили к умирающим в больницы, чтобы ухаживать за ними: медперсонал к таким пациентам приближаться лишний раз боялся. Волгина была уверена, что скоро окажется на месте этих умирающих (она начала получать терапию в 2005 году — когда Глобальный фонд для борьбы со СПИДом стал завозить лекарства в Россию).
На одной из московских конференций, посвященных ВИЧ и снижению вреда, Волгина громко обсуждала «Хранителей радуги» — российскую группу радикальных экоактивистов, известных акциями прямого действия, — с руководителем петербургского фонда «Дело» Александром Румянцевым. Услышавший их беседу молодой человек подошел и сказал, что тоже состоит в «Хранителях». Так Волгина познакомилась с Ирокезом.
«Ирокезу было все интересно и не насрать на то, что происходит вокруг. Хоть он и был настоящим панком из Бирюлево, все равно был привлекательным и обаятельным, менял девушек как перчатки. Все его обожали, и всем было пофиг на его отношение к гигиене», — вспоминает Саранг.
Сначала Ирокез явился на один из московских тренингов для людей, употребляющих наркотики (поскольку сам их употреблял), а потом стал аутрич-волонтером во «Врачах без границ» — и активным борцом за права людей с наркотической зависимостью (например, он основал профсоюз аутрич-работников).
Ирокез быстро подружился с Волгиной, а затем познакомил ее с художником Женей Флором, экоактивистами из «Хранителей» и антифашистами. «Когда мы с Румянцевым рассказали им о том, как [в России] работают комиссии по распределению терапии от ВИЧ, они сказали, что эта система — чистый фашизм, и взялись нам помогать», — вспоминает Волгина.
Все вместе они придумали движение Front AIDS, которое боролось за права ВИЧ-положительных людей с помощью ярких уличных акций. Волгина и Саранг состояли в его информационном блоке — писали пресс-релизы на русском и английском языках; Ирокез, Флор, Румянцев и другие активисты (среди них был, к примеру, известный антифашист Володя Укроп) выходили на улицы.
Первую акцию Front AIDS провели в Калининграде в 2004 году — ситуация с наркотиками и ВИЧ в этом портовом городе была особенно острой. Несколько человек приковали себя цепями к дверям городской администрации, остальные держали плакаты и кричали «Наши смерти — ваш позор!» (вскоре этот лозунг стал основным для Front AIDS). Одной из местных участниц акции до этого отказали в терапии, объяснив это тем, что она «все равно умрет через несколько дней».
После каждой акции Front AIDS применяли «факс-атаки», рассказывает Волгина: «Отправляешь куче [международных] организаций, работающих с ВИЧ, один и тот же текст о том, что задержали активистов, которые умирают от СПИДа. Оттуда, в свою очередь, отправлялись факсы в администрации городов, где нас задерживали, и в местные ОВД. Когда в факсах отделений милиции в Калининграде кончилась бумага после писем из НКО из Уганды, они были в шоке. Они говорили: „Ребята, вы кто вообще?!“»
Вторая акция прошла в Петербурге: два ее участника залезли на фасад Смольного дворца по водосточной трубе и вывесили на балконе все тот же лозунг «Наши смерти — ваш позор!»; другие активисты принесли пустые гробы «в подарок» тогдашнему губернатору Валентине Матвиенко. В том же 2004 году художник Флор, один из основателей Front AIDS, в составе группы МоСРаХ провел в Москве акцию «Госнаркоконтроль закрыт», повесив на ворота здания ФСКН цепь с замком — сотрудники ведомства таким образом оказались заперты изнутри.
Акции Front AIDS попадали не только в российские новости (сюжеты о группе показывали даже по федеральным каналам), но и в зарубежные. Волгина вспоминает, что большой вклад в освещение акций внес тогдашний спецкор «Коммерсанта» Валерий Панюшкин (сейчас — главный редактор «Русфонда»), которому очень понравились ребята из движения. В одном из интервью Волгина называет его практически «PR-менеджером Front AIDS».
Все акции Front AIDS проходили примерно по одной схеме: приковывание, растяжки, «факс-атака», иногда гробы в подарок — и так, пока всех не задержат. Обычно участники отделывались штрафом в 500 рублей. Но однажды все пошло не так.
После акции возле московского Минюста в 2005 году активистов привезли в суд. «Все было как обычно. На вопрос, что мы делаем в городе, отвечали: „Гуляем, смотрю — ребята стоят, ну я тоже приковался“. Но в этот раз нас не отпустили, а повезли почему-то с ОМОНом обратно в отдел, а паспорта не отдали», — рассказывает Волгина. В отделении активистов пытались заставить сдать отпечатки пальцев, начался скандал. «Ребят наших собирались выводить по очереди и бить. У нас с собой были банки из-под огурцов, которые мы разбили и стали угрожать порезать себе вены. У одной девушки не выдержали нервы, и она резанула себя по артерии. Все помещение было в кровище. Менты сообразили, что у нас ВИЧ, и в страхе разбежались».
После этого участников акции отпустили. Девушке, которая перерезала артерию, вызвали скорую, ее успели спасти. «После этой истории нас особо не трогали. Отчасти это из-за того, что мы не совсем политическое движение, а скорее медицинское, — говорит Волгина. — Следующей акцией был Минздрав в Москве [в 2005 году]. Это было что-то невообразимое: мы перегородили проезжую часть. Я боюсь представить, какой срок нам бы дали за это сегодня».
Своими вызывающими акциями Front AIDS добивался, чтобы в российских аптеках появились дженерики: оригинальная антиретровирусная терапия в то время обходилась в семь тысяч долларов в год на одного человека, а дешевые альтернативы были полностью недоступны. По словам Волгиной, активисты не надеялись, что государство предоставит лечение бесплатно, поэтому рассчитывали именно на дешевые аналоги препаратов — чтобы у людей была возможность их купить. Еще одним требованием активистов было введение в России заместительной терапии.
«Я сама к себе относилась со стигмой тогда. Мне казалось, что я не заслуживаю бесплатного лечения, потому что я наркоманка, хоть я и не употребляла уже. Моя первая речь, когда я еще выступала [на акции] в балаклаве, боясь открыть лицо, была написана в духе „извините, что мы существуем“», — объясняет Волгина. Тем не менее она стала одной из первых среди ВИЧ-положительных людей в России, кто начал говорить о своем диагнозе, не скрывая имени и лица.
«Нам не нравилось, что нас по телевизору показывают с шашечками на лице, как преступников. Мы тогда уехали всей компанией, которая занималась паллиативной помощью людям с ВИЧ, в поход, чтобы отдохнуть, и там приняли решение — открыть лица», — вспоминает Волгина. В 2005 году она получила премию MTV Russia Music Awards за вклад в борьбу со СПИДом. На сцене она сказала: «Земфира была не права» — имея в виду песню Земфиры «СПИД», в которой есть строчка «Но у тебя СПИД, и значит, мы умрем».
Когда в 2006 году после саммита «Большой восьмерки» президент Владимир Путин объявил, что Россия будет предоставлять терапию всем ВИЧ-инфицированным — вне зависимости от их прошлого, — Волгина была в шоке. «Потом с нами [то есть с Front AIDS] встретился замминистра здравоохранения Владимир Стародубов и еще раз сказал, что нам дадут терапию, — говорит Волгина. — Это надо было видеть: мы все были с цветными волосами и в одежде цвета хаки. Ирокез спросил: „А что же с заместительной терапией будет?“ Стародубов сказал, что это точно невозможно. Ирокез ответил: „Я уже столько лет торчу, я устал“».
Через год Ирокез умер; незадолго до этого умерла его девушка Тая — она тоже участвовала в первой акции Front AIDS. Через несколько лет Ирокез стал известен в России под своим настоящим именем — Андрей Рыльков.
Движение Front AIDS перестало существовать в 2007 году — вскоре после того, как активистам удалось добиться главной цели — свободного доступа к антиретровирусной терапии. «Они добились своего, потому что тогда людей с ВИЧ не лечили вообще, — говорит „Медузе“ главный редактор „Русфонда“ Валерий Панюшкин. — Саша Волгина и ее друзья были первыми людьми, показавшими лица на телевидении и назвавшими свои имена. До этого люди, живущие с ВИЧ, были непонятно кем. Из абстрактных монстров они превратились в молодых, интересных, симпатичных людей».
Фонд Рылькова
В 2009 году Аня Саранг вместо Всероссийской сети снижения вреда основала новую организацию, работающую по тем же принципам, — Фонд содействия защите здоровья и социальной справедливости имени Андрея Рылькова (ФАР). Сначала денег не было совсем, организация работала на волонтерских началах. Потом Саранг получила наследство своей американской подруги — и вложила все эти деньги в Фонд Рылькова. Затем в течение нескольких лет организацию поддерживал фонд Джорджа Сороса — до тех пор, пока в 2015 году его не объявили в России «нежелательной организацией».
В том же 2009 году в Новосибирске арестовали художника и организатора «Монстрации» Артема Лоскутова — полицейские подбросили ему марихуану. Это событие спровоцировало серию акций поддержки: петербургские художники объявили голодовку, а на Академии художеств вывесили баннер «Меньше ментов — больше Лоскутов»; в Барнауле анархисты подбрасывали прохожим душицу и зверобой; будущая участница Pussy Riot Надежда Толоконникова стояла в пикете в Москве; Дельфинов читал стихи в Берлине.
Через месяц Лоскутова освободили, оштрафовав на 20 тысяч рублей, — а Саранг и Дельфинов решили поддерживать активистское искусство, организовав свой собственный конкурс работ. Идею поддержала основательница фестиваля активистского искусства «Медиаудар» Татьяна Волкова.
«Тогда мы придумали проект „Наркофобия“. Я забил это слово в гугле, и оказалось, что оно тогда в России еще никому не пришло в голову (сейчас — больше 36 тысяч результатов, — прим. „Медузы“). Явление было, а слова не было, — вспоминает Дельфинов. — Есть же такой момент: даешь имя демону и подчиняешь его себе этим. Так мы и поступили. Этот проект задумывался как арт-активистский. Мы хотели, чтобы это было и творчество, и просвещение одновременно. Темой первого года стали „Наркотики как инструмент политических репрессий“».
Первая «Наркофобия» прошла в 2011 году. В конкурсе победил мурманский художник Арх с работой «228» — он «подбросил наркотики» полицейским. В «Наркофобии» участвовал и Лоскутов: вместе с художницей Марией Киселевой он устроил автопробег от Новосибирска до Москвы под лозунгом «Легалайз, петрушка!» (незадолго до этого Роспотребнадзор причислил петрушку курчавую к списку растений, содержащих сильнодействующие наркотические и ядовитые вещества).
Еще в 2011 году «Наркофобия» устроила акцию «Фарисейка, 12». Название — отсылка к бывшему адресу ФСКН (Маросейка, 12), где и прошла акция. Художник Матвей «Скиф» Крылов изготовил деревянную дыбу, в которую засунули Дельфинова (он приехал на пару месяцев в Москву поработать). Имелось в виду, что российские методы борьбы с наркотиками подобны пыткам.
Пока художник сидел на «дыбе», другие участники акции пытались передать сотрудникам ФСКН копию своего доклада, подготовленного для Комитета ООН против пыток. В докладе говорилось, что в России целенаправленно нагнетается ненависть и применяется насилие по отношению к людям с наркозависимостью, описывались условия содержания в наркологических больницах и ситуация с доступностью медицинской помощи и т. д.
На последний фестиваль «Медиаудар» в 2015 году пришли активисты движения «Антидилер» и попытались сорвать лекцию сотрудника Фонда Рылькова Максима Малышева. После этого «Наркофобия» перестала заниматься искусством — теперь это только конкурс журналистских текстов о наркополитике.
«По большому счету, мы проиграли»
«Когда в 2002 году приняли закон об административной ответственности за пропаганду наркотиков, мы с коллегами дискутировали о том, что будет дальше. Я сказал, что дальше будет очень плохо — и все сбылось», — говорит «Медузе» Дельфинов.
За несколько лет до этого, в 1999 году, главный санитарный врач России Геннадий Онищенко выпустил постановление «О неотложных мерах по предупреждению распространения ВИЧ-инфекции», в котором отмечалось, что в Калининграде и Петербурге проекты снижения вреда «хорошо себя зарекомендовали». Сейчас государство выступает резко против программ снижения вреда, в том числе не одобряет раздачу презервативов. «Российская ментальность не позволяет относиться к беспорядочному половому поведению с одобрением, а верность любимому человеку и семейные ценности все еще остаются приоритетом среди россиян», — сказано на официальном интернет-сайте Минздрава России о профилактике ВИЧ/СПИД.
В этих условиях программы снижения вреда начали закрываться, а зарубежные благотворители — уходить из России. Сейчас в стране работает меньше десятка некоммерческих организаций, которые раздают чистые шприцы на улицах; большинство из них подвергаются преследованию со стороны государства. В 2016 году признали «иностранными агентами» Фонд Рылькова и тольяттинский проект «Апрель» (занимается примерно тем же, чем и ФАР). Рыльковцы неоднократно оказывались на грани полного закрытия из-за крупных штрафов за «пропаганду наркотиков» на сайте организации (в 2020-м сайт пришлось закрыть — после жалобы депутата Госдумы Василия Пискарева).
«После победы Front AIDS [то есть введения антиретровирусной терапии для всех] было воодушевление: появилась терапия, пришел Глобальный фонд для борьбы со СПИДом, работали проекты снижения вреда. Но, по большому счету, мы проиграли. Когда мы в двухтысячных говорили, что в России будет миллион людей, живущих с ВИЧ, это было гиперболой, мы сами в это не верили. Мне больно видеть, что это стало правдой», — говорит Волгина. По подсчетам ООН, Россия стабильно входит в десятку стран с самым большим потреблением опиатов на душу населения. В 2017 году Россию назвали лидером по распространению ВИЧ в Европе.
Валерий Панюшкин согласен с Волгиной: «Когда Путин подписал этот указ [о доступности антиретровирусной терапии для всех], когда программ снижения вреда было много, было полное ощущение того, что разум восторжествовал. То, что происходило потом, было удивительно — вот же договорились, вот же все понятно, вот же цифры».
Вскоре после распада Front AIDS Волгина переключила внимание на новую проблему — перебои с терапией — и основала движение «Пациентский контроль», участники которого тоже проводили акции прямого действия. Одна из них громко прозвучала в интернете: друзья-хакеры научили активистов делать «гугл-бомбу» — чтобы при запросе «бюро похорон» пользователям показывали сайт Минздрава. Однако прямые столкновения с полицией в офлайне к этому времени стали попросту опасными.
Сейчас Волгина живет в Амстердаме и работает в Глобальной сети людей, живущих с ВИЧ (The Global Network of People living with HIV). В Нидерланды также переехала глава Фонда Рылькова Аня Саранг. Там же поселилась одна из основателей «Бихая» Анастасия — она работает с русскоязычными туристами и экспатами. Бывший главный редактор «Мозга» Екатерина Котова живет в Москве, она керамист. Алик Хачатрян переехал в Канаду, а Виталик Палач делает электронную музыку в Москве. Дельфинов, как и прежде, живет в Германии, он занимается журналистикой и искусством.
Евгения Офицерова