Слишком многое себе позволяла Почему самый независимый журналист Нижнего Новгорода Ирина Славина сожгла себя у здания МВД. Репортаж Кристины Сафоновой

Днем 2 октября 2020 года главный редактор нижегородского издания KozaPress Ирина Славина совершила акт самосожжения у здания МВД Нижнего Новгорода и погибла. Ей было 47 лет. Перед смертью Славина написала пост в фейсбуке, в котором попросила винить в ее смерти Российскую Федерацию. Семья Славиной, ее друзья и коллеги уверены, что на такой шаг она пошла из-за постоянного давления власти. Они называют ее поступок подвигом. Специальный корреспондент «Медузы» Кристина Сафонова провела в Нижнем Новгороде несколько дней и рассказывает, как живет город и близкие Ирины Славиной после ее гибели — и что они говорят о причинах случившегося.

В небольшом зале Дома ученых, расположенного в центре Нижнего Новгорода, погашен свет. Единственное светлое пятно — сцена, по бокам которой висят красные театральные шторы. В самом центре, на возвышении — закрытый белый гроб. В нем лежит Ирина Славина.

Проститься с главным редактором нижегородского издания KozaPress днем 6 октября пришли несколько сотен человек. Один за другим они подходят к краю сцены и оставляют у черно-белого портрета Славиной цветы, по просьбе ее семьи — живые. Многие после этого не уходят и, заняв одно из красных откидных кресел, смотрят, как под траурную музыку на заднике сцены сменяются фотографии журналистки с надписью «Живи!». Некоторые решаются выступить с речью — церемония прощания проходит в формате «открытого микрофона». 

Друзья, коллеги Славиной и те, кто лично знаком с ней не был, рассказывают, что она была неравнодушной, принципиальной и независимой, «лучшей в этом Нижнем, мать его, Новгороде и не только». А ее смерть — это «последний протест», самопожертвование и подвиг, сравнимый с поступком Яна Палаха и Данко. В темноте слышны всхлипы. Плачет и 70-летняя мать Ирины Славиной — невысокая женщина с волнистыми волосами, повязанными черной лентой. Муж журналистки, Алексей Мурахтаев, и дети — 20-летняя Маргарита и 28-летний Вячеслав — на людях стараются не проявлять эмоций. 

К часу дня — спустя два часа с начала церемонии прощания — цветов на сцене уже так много, что за ними почти не видно портрета журналистки. Выступления становятся резче, а публика реагирует эмоциональнее. «Иру убили!» — жестикулируя говорит знакомый Славиной, правозащитник Станислав Дмитриевский. В зале впервые раздаются аплодисменты. «Хватит молчать! Хватит бояться! Если сейчас мы опять посидим, погорюем, польем слезы и разойдемся, это значит, что она умерла зря», — продолжает Дмитриевский. Собравшиеся снова аплодируют. Дальше со сцены предлагают после церемонии дойти с портретом Славиной до места, где она погибла (люди из зала охотно соглашаются), и даже пронести по улицам Нижнего Новгорода гроб с телом журналистки (эта идея не получает большого отклика).

Одной из последних к микрофону подходит невысокая женщина с тихим дрожащим голосом, с Ириной Славиной она не была знакома. «Мне очень страшно выступать. Я маленький человек. Я маленький житель этого города. Я маленький житель Российской Федерации, который всегда жил в своей семье, в своем маленьком доме. Мне было так хорошо жить, и я боялась жить иначе, и боюсь до сих пор. Очень сильно боюсь», — говорит она. И добавляет, что самым страшным было бы, если бы поступок Ирины Славиной оказался «напрасным». Но этого, на ее взгляд, не случилось, потому что она сейчас здесь.

«Я очень благодарна, что она [Ирина Славина] думала не только о глобальной несправедливости. Она думала о маленьких людях, она думала обо мне». Дотронувшись ладонью до крышки гроба, женщина произносит: «Прости меня».

«Я учительница, я хочу стать журналистом»

«Все прекрасно знают, кто такая Ирина Славина. И мало кто знал, кто такая Ирина Мурахтаева», — так начинает рассказ о Славиной нижегородский журналист Александр Пичугин. 

Ирина Мурахтаева (до замужества Колебанова) родилась 8 января 1973 года в Горьком. Здесь же она получила филологическое образование и восемь лет проработала школьным учителем русского языка и литературы. А в 2003 году, отучившись по специальности «журналистика» в Университете Российской академии образования, устроилась в газету «Нижегородская правда». 

«Она пришла и сидела около кабинета, сказала: „Я учительница, я хочу стать журналистом“», — пересказывает коллега и близкий друг Мурахтаевой Александр Гущин слова тогдашнего заместителя главного редактора газеты Геннадия Чеснокова. Чесноков, продолжает рассказ Гущин, посчитал Ирину очень талантливой, взял на работу и стал ей способствовать — «подыскивал не то что учителей, а людей, которые могли подсказать». Тогда в «Правде», говорит Гущин, работали «реально светила». Свои публикации Ирина Мурахтаева подписывала псевдонимом Славина. Как рассказывают ее коллеги и друзья, так она делала из любви к отцу — моряку дальнего плавания Вячеславу Колебанову, умершему от рака в 2014 году. По этой же причине Славина, общаясь с фейсбуке, часто называла себя «Капитанской дочкой».

В «Нижегородской правде» Ирина Славина проработала восемь лет. И тогда, и сейчас газета принадлежала правительству области. «Мы делали правительственные заказы — и [местные] выборы, и путинские выборы. Все было, — вспоминает Александр Гущин, работавший в издании сначала дизайнером, а затем художественным руководителем. — Она [Ирина] была очень бескомпромиссный человек, так скажем. Чем больше она погружалась в журналистику, тем тяжелее ей было писать о чем-то таком». По его словам, руководство газеты неоднократно отказывалось публиковать материалы Славиной, в которых критиковались «госдеятели всякого рода». Но уволиться ее попросили после того, как она опубликовала на форуме нижегородского сайта nn.ru инструкцию под названием «Единая Россия — акцент для СМИ», пришедшую в газету накануне парламентских выборов.

«Город провинциальный, связи очень плотные. Когда начинаешь копать какую-то историю, рано или поздно обнаруживаешь в ней интересы многочисленных социальных группировок, в том числе влиятельных. Когда она [Ирина Славина] задевала чьи-то интересы, ее звали на ковер и объясняли — этих трогать нельзя. Договориться с Ирой было невозможно, и ей предлагали уволиться», — рассказывает Светлана Кукина, работавшая со Славиной в нескольких редакциях. За следующие пять лет Ирина уволилась из газеты «Нижегородский рабочий» (где сотрудникам месяцами задерживали зарплату), информационных агентств «Ньюсрум 24» (из-за новости о том, что на проправительственную акцию привезли массовку из студентов) и «Ньюс-НН» (отсюда Славиной пришлось уйти после того, как она запросила в министерстве сельского хозяйства «несколько цифр»). 

О своей ситуации с работой Славина писала в фейсбуке. Весной 2015 года, вспоминает Светлана Кукина, кто-то сказал ей: «Ира, попробуй работать на себя». Деньги на открытие издания Славиной дали знакомые (в том числе Кукина), подписчики придумали название — «Коза». «Идея изначально была сделать медиа из независимых журналистов, которые зарабатывают на донатах пропорционально. Но как-то получилось, что писала одна Ира», — рассказывает бывший соучредитель «Козы» и владелец нижегородской web-студии Go-Promo Дмитрий Лещев. Проект существовал в основном на пожертвования подписчиков, но денег часто не хватало, и Ирина была вынуждена параллельно подрабатывать в других редакциях.

«Она жила „Козой“. Она родила ее, она ее воспитала, — говорит Александр Гущин. — Я знаю, что ей было тяжело. У нас неоднократно были с ней такие разговоры. Я говорил: „Ир, надо делегировать“. — „Да, мне помогают. Вот бухгалтер на общественных началах. Вот программист тоже на общественных началах“. Она иначе бы не справилась, понятное дело. Она совершенно некоммерческая». В мае 2020 года Славина писала о том, что доход «Козы» увеличился: 60 человек ежемесячно жертвуют изданию 24 тысячи 583 рубля. Среди них и Гущин, но об этом он Ирине никогда не рассказывал. «Она мне говорила: „Слава богу, что я не знаю этих людей“. У нее денежный вопрос всегда был такой… Она очень стеснялась. Даже писала мне: „Саша, я живу на пожертвования“. Да еще с таким отчаянием», — вспоминает Гущин. 

Несмотря на финансовые трудности, уже через год-два «Коза» Славиной стала «брендом нижегородской свободной журналистики», говорит журналист Александр Пичугин. По его словам, в Нижегородской области еще остаются независимые издания и журналисты, но вряд ли кто-то может сравниться со Славиной: «Она была очень работоспособным человеком и четко понимала, что такое „хорошо“ и „плохо“. У нее была огромная база инсайдеров, которой позавидовал бы любой другой журналист в Нижнем». «У нас в городе нет больше СМИ, которому можно доверять так, как доверяли Иркиной „Козе“. Если она написала, значит, правда», — говорит коллега Славиной Светлана Кукина. С ней соглашается Александр Гущин. «Когда какой-то материал нигде не хотели ставить [из-за цензуры], всегда говорили: „К Славиной. Она поставит, она поможет“. Причем даже редактора газет это говорили. И не один десяток, не два, а огромная толпа людей», — утверждает он.

Время от времени «Коза» опережала по цитируемости даже крупные издания Нижегородской области (например, в 2019 году она заняла второе место в рейтинге «Медиалогии» самых цитируемых СМИ региона). Среди тем, о которых писала Ирина Славина, — дело о депортации отца восьми детей Висама Аль-Тбахи, прожившего в Нижнем Новгороде больше 20 лет; проблемы благоустройства нижегородского парка «Швейцария», местные выборы и преступления сотрудников правоохранительных органов. 

«Для нее не было различий — она могла наехать на сотрудника ФСБ так же, как на районного чиновника, — говорит журналистка Наталья Резонтова. — Иногда было за нее страшно».

«Она понимала, кто затягивает петлю на ее шее»

Утром 13 января 2017 года Ирина Славина обнаружила, что кто-то порезал колеса ее машины. А на капоте оставил листовку: «В вашем подъезде проживает СКОТИНА Ирина Мурахтаева („Славина“). <…> Сегодня она одобряет действия террористов! ЧТО ЖДАТЬ ОТ НЕЕ ЗАВТРА?!» Такими же листовками, писала Славина, было «усеяно все в округе». 

Вероятной причиной стал пост Славиной в фейсбуке об авиакатастрофе Ту-154 под Сочи, в которой в конце декабря 2016-го погибли 92 человека — летевшие в Сирию артисты ансамбля имени Александрова и доктор Лиза). «Страшная трагедия. Ужасная потеря. Но мысли крутятся вокруг слова возмездие. Не дали поплясать на костях», — написала о катастрофе журналистка. А в комментарии добавила: «Я не оттаптываюсь на костях, я скорблю. Но я не могу забыть трупы детей Сирии, куда летели потанцевать российские артисты». В том январе колеса ей резали дважды.

«Другой раз [порезали колеса] — это какие-то обиженные коммерсанты, она в материале [„Козы“] кого-то задела», — рассказывает нижегородская журналистка Наталья Резонтова. По ее словам, после поста про Ту-154 некоторые местные журналисты «обзывались, перестали с ней [Славиной] разговаривать».

«Она иногда не выбирала выражения. У нее все было на крайности, не дипломатичный человек, — продолжает Резонтова. — Она могла кого-то разозлить, сказать, может быть, больше. Хотя я так понимаю, она говорила не больше, а столько, сколько нужно. Просто мы все время стараемся поменьше сказать, чтобы соблюсти толерантность, тактичность».

Чем популярнее становилась «Коза», тем чаще Ирине Славиной приходилось сталкиваться с проблемами. К изданию неоднократно подавали иски о защите чести и достоинства — например, с «Козой» судилась крупнейшая нижегородская СРО «Союз „Строителей Приволжья“» из-за отказа удалить несколько новостей об организации (среди них — о том, что в компенсационном фонде союза недостает более 100 миллионов рублей). В итоге суд встал на сторону Славиной. С еще одним иском — на четыре миллиона рублей — в 2020 году в суд обратились сотрудники больницы № 5 из-за статей Славиной о нелегальном бизнесе в местном морге: там якобы фальсифицировали заключения о причинах смерти; процесс по делу продолжается. В 2019 году в суд на «Козу» подавал и Роскомнадзор, посчитавший, что, публикуя фотографию из пресс-релиза Следственного комитета, издание злоупотребляет свободой слова (дело закрыли).

Административное давление на Славину, говорят ее знакомые, особенно усилилось в 2019 году. «В последние полтора года это происходило постоянно, — рассказывает адвокат Ирины Евгений Губин. — Мы это обсуждали. И ее, конечно, раздражало происходящее. Это же сначала вызовы в полицию для составления протоколов, дачи объяснений, потом — в суд. То есть человека постоянно отрывают от работы». 

В марте 2019-го полицейские задержали Славину на автобусной остановке возле дома и доставили в отделение. В связи с обвинением в организации марша памяти Бориса Немцова она должна была провести там ночь, но около полуночи ее освободили — это произошло, как утверждала сама Ирина, после звонка прокурора. «Она семь часов провела там. С девушкой в состоянии алкогольного опьянения, буйной. На вонючем матрасе мать двоих детей, с больной спиной», — возмущается коллега Славиной Наталья Резонтова. В том же месяце суд оштрафовал журналистку по этому делу на 20 тысяч рублей. После жалобы на незаконное задержание ей присудили компенсацию в размере одной тысячи рублей. «Мои френды в ФБ [фейсбуке] окрестили [это] „делом о снуде“: трое мужчин, показания которых были написаны как под копирку, заявляли, что женщина в снуде управляла группой людей на Покровке, но что такое снуд, никто из них объяснить не смог. Рождается термин „правоснудие“», — писала в фейсбуке об этом деле Ирина. 

В июле Славину оштрафовали снова — на этот раз на пять тысяч рублей из-за того, что она репостнула новости «Козы» о форуме «Свободные люди». По мнению суда, это доказывает, что журналистка участвовала в деятельности «нежелательной организации». В октябре ей назначили штраф в размере 70 тысяч рублей по статье о неуважении к власти. Поводом стала нецензурная шутка в фейсбуке об открытии мемориальной доски в честь Сталина в городе Шахунья. В ноябре Славину оштрафовали еще на тысячу рублей — за то, что она назвала в фейсбуке нижегородца и члена ОНФ Илью Савинова «гандоном»: тот, по информации журналистки, пытался организовать заказную публикацию о ней. Суды продолжились и в 2020 году: летом Славина получила штраф в 65 тысяч рублей за распространение «заведомо недостоверной» информации о коронавирусе. Она написала в «Козе» о руководителе секции самбо в городе Кстово, который, несмотря на болезнь, продолжал контактировать с людьми. 

«Все эти дела, на мой взгляд как юриста, высосаны из пальца. Там никакого состава административного правонарушения и близко не было, — говорит адвокат журналистки Евгений Губин. — Ее деятельность не нравилась власти. Она это все понимала. И бесило, что мы проиграли по всем этим делам, потому что они политические». О том, что за Славиной «плотно наблюдали», говорит и журналист Александр Пичугин. «Она не могла спокойно проходить мимо ситуации, когда понимала, что вот этот персонаж, скажем, не очень чистоплотный. Ей важно было показать это людям, используя чисто журналистские приемы. Конечно, это немногим нравилось из правоохранителей и представителей власти», — рассказывает он. В то же время, по словам Пичугина, в пресс-службах государственных органов к журналистским запросам Славиной относились «очень внимательно», и если в итоге она писала что-то позитивное, это воспринималось как победа. «При этом большое количество людей считали и считают сейчас, что Ира слишком многое себе позволяла, что она выскочка, — добавляет журналист. — Это нормально. Это зависть, попытка маленького человека принизить заслуги Иры». 

Друзья и коллеги Славиной рассказывают, что она пользовалась большой поддержкой в городе: знакомые ходили к ней на суды, оказывали ей юридическую помощь и собирали деньги на оплату штрафов. Сама Ирина, вспоминает Светлана Кукина, об административных делах и очередных штрафах всегда говорила с ней спокойно, «как о свершившемся факте». «В ее голосе никогда не закипали слезы отчаяния или злость от несправедливости. И я это принимала за чистую монету, — говорит Кукина. — Я никогда не задумывалась, какой ценой, как это выглядит. Может быть, оттого, что я живу в этой же стране, в этих же обстоятельствах. Пока мы тут деньги на штраф собрали, кого-то посадили. Куда передачки, сколько, на что? Рутина». 

Поддерживала Славину и ее семья, говорит журналистка Наталья Резонтова. «У нее замечательный муж, очень крепкий, не вопил: „Когда это все закончится? Я с тобой разведусь“. Он всегда на ее стороне был». Близкий друг Славиной Александр Гущин вспоминает, что из-за статей Ирины ее мужу на работе поступали угрозы. Сама журналистка, по словам Гущина, чувствовала ответственность за то, что страдает семья. «Когда она не брала трубку, была просто паника. У нее рот пересыхал. Она постоянно боялась, что что-то случится, — рассказывает Гущин. — Такое мощное было давление от силовиков на протяжении многих лет. Эти суды отбирали у нее очень много энергии, жизни, точили, точили, точили… А наши нижегородские журналисты говорили ей: „Ир, ты сама нарываешься, ты сама виновата“».

Муж и дети Славиной отказались говорить с «Медузой». «У нас нет сил», — сказал сын журналистки Вячеслав.

В 2019 году Ирина Славина написала в фейсбуке о том, что думает продать «Козу». Однако после уговоров читателей она отказалась от этой идеи. «Ира была просто танк. Несправедливость, произвол, раздор, издевательство над людьми — это был для нее амок. Чувство опасности ей, конечно, было свойственно, и она отчетливо понимала, кто затягивает петлю на ее шее. Но ей звонили пострадавшие люди, и она не могла отказать — писала свои материалы, посылала запросы. Ради истины, черт побери, — говорит Светлана Кукина. — Об истине в эти дни никто не говорит. Говорят о чем угодно: сумасшествии, психической неуравновешенности, забыла про семью, секта. Бред! Она была истинный рыцарь без страха и упрека».

«Ире помогали друзья, юристы, очень много людей. Но рядом с ней, мне кажется, не оказалось такого же мощного журналиста. Она была одна, — говорит Александр Гущин. — Я ей говорил: „Наймешь людей, разгрузишь себя“. Видно уже, что затюканная такая. Она: „Да, да, но я не хочу их подставлять. Кому ты пожелаешь такой жизни?“»

Нежелательная организация

В последний раз Александр Гущин виделся с Ириной Славиной на выходных в конце сентября, перед ее смертью. «Мы дружим семьями. То они к нам, то мы к ним», — говорит Гущин. Ирина и Алексей Мурахтаев (моряк, как и ее отец) прожили в браке 29 лет. Они познакомились случайно. «Он влез в ее окно, — рассказывает Гущин. — Она потеряла ключи, а дверь захлопнулась. У них были собаки, по-моему, сеттеры — у него и у нее, и собаки враждовали между собой». 

В те выходные Александр Гущин привез Мурахтаевым с дачи яблок, винограда и слив. Ирина кормила его харчо с грецким орехом, который приготовил Алексей. «Она была в прекрасном расположении духа, шутила, — вспоминает Гущин. — Это полностью жизнерадостный, адекватный, трезво оценивающий и критически мыслящий человек. Не может быть, чтобы она была какая-то сдвинутая. Когда я видел ее в последний раз, не было никаких предпосылок, чтобы сказать: „Ой, что-то тут не то“».

«Никаких предпосылок», по словам Гущина, 2 октября не заметила и семья Ирины. Утром она испекла шарлотку и по телефону поздравила мать с 70-летием. В обед написала сыну Вячеславу, что любит его. «[Днем] мне позвонил Алексей: „Ирина потерялась. Я потерял ее“», — вспоминает Александр Гущин. Из слов друга он понял, что Ирина зашла на работу к дочери Маргарите, отдала ей деньги и сказала, что любит. А потом перестала отвечать на телефонные звонки, что было для нее очень необычно. «У меня все равно первая мысль была, что найдется. Но я был очень взволнован», — говорит Гущин. Они с Алексеем договорились встретиться в центре города и отправиться на поиски Ирины. Через несколько минут Мурхатаев перезвонил и рассказал, что Ирина опубликовала пост в фейсбуке — в нем она попросила винить в своей смерти Российскую Федерацию. Еще через несколько минут Алексей сказал, что в новостях сообщили о женщине, которая подожгла себя около здания МВД. «Я понял, что уже все. Что это она, но просто не хотел в это верить», — говорит Гущин. 

Следующие три часа, вспоминает он, близкие Ирины стояли у оцепления около здания МВД и просили пропустить их и дать хоть какую-то информацию. «Только когда Алексей не выдержал и начал орать: „Как вы можете так поступать?“ — вышел [сотрудник] и сказал, что она в центральном морге. Мы поехали, но ее там не оказалось. Ее увезли на Автозаводский — обычно туда увозят бомжей, неопознанных». 

В день смерти Ирины Славиной сайт «Козы» перестал работать, позже его восстановили ее коллеги.

* * *

«Если бы не было обыска, Ирина была бы жива. Если бы был обыск, но не было бы штрафа за Шахунью, за прогулку по Покровке [с маршем памяти Немцова], и вообще никаких неприятностей все эти годы, Ирина была бы жива. Но все вместе, мне кажется, привело к трагедии», — говорит пастафарианин и нижегородский активист Михаил Иосилевич. Так сейчас считают многие знакомые Ирины Славиной.

С обыском к Иосилевичу, Славиной и еще пяти нижегородцам пришли одновременно — в шесть утра 1 октября. Михаил Иосилевич открыл дверь, только когда оперативники начали пилить петли бензорезом. Уже в квартире ему сообщили, что против него возбуждено дело по статье 284.1 УК об осуществлении деятельности «нежелательной организации». Согласно тексту постановления о возбуждении уголовного дела (есть в распоряжении «Медузы»), в начале сентября активист «в целях посягательства на основы конституционного строя» сдал в аренду помещение и оборудование проекту «Объединенные демократы» для проведения мероприятия по обучению наблюдателей на предстоящих выборах в Нижегородскую городскую думу и органы местного самоуправления. А также принял в этом мероприятии участие. Остальные шесть человек, у которых провели обыск, проходят по делу как свидетели. 

Михаил Иосилевич рассказывает, что уже дважды привлекался к административной ответственности по статье о «нежелательной организации» (20.33. КоАП). В первый раз, как и Ирина Славина, за форум «Свободные люди», который прошел в его помещении, в кафе «То самое место». Второй — за другое мероприятие в кафе, на котором присутствовал бывший активист «Открытой России» (сам Иосилевич тогда был за границей). Оба заявления на него, утверждает Иосилевич, написал член ОНФ Илья Савинов — тот самый, за оскорбление которого в 2019 году оштрафовали Славину. Опрос Савинова фигурирует и в новом деле.

Иосилевич настаивает, что не сотрудничал с «Открытой Россией» и ее проектом «Объединенные демократы», а сдал помещение общественному движению в защиту прав избирателей «Голос». Это подтверждают и новости о задержании участников тренинга, и слова исполнительного директора «Открытой России» Андрея Пивоварова о том, что в сентябре организация не проводила никаких мероприятий в Нижнем Новгороде. О том, как выбирались свидетели по его уголовному делу, активист сказать затрудняется: «Сложно понять, почему именно этих людей сейчас прессуют. Некоторые присутствовали [на тренинге], некоторые не присутствовали. Я подозреваю, что Савинов написал, что Славина освещала [мероприятие] в интернете».

Обыск в квартире Ирины Славиной длился четыре часа. Все это время ей не давали вызвать адвоката. Как позже написала сама журналистка, 12 оперативников искали в квартире «брошюры, листовки, счета „Открытой России“, возможно, икону с ликом Михаила Ходорковского». А когда ничего не нашли, изъяли все электронные устройства: два ноутбука, стационарный компьютер, телефоны Ирины и ее мужа. «Я осталась без средств производства, — написала после Славина. — Со мной все нормально. Но очень настрадался [пес] Май. Его до 10:30 не давали вывести на улицу».

Вечером 2 октября Управление Следственного комитета по Нижегородской области заявило, что по факту самоубийства Ирины Славиной проводится доследственная проверка, ей назначена посмертная психолого-психиатрическая экспертиза. А информация о том, что к смерти журналистки привел проходивший накануне у нее обыск, «не имеет под собой никаких оснований», так как она была только свидетелем, говорилось в заявлении. Другой официальной реакции от силовиков на произошедшее не было. Спустя шесть дней семье Славиной вернули все изъятые вещи, кроме ее телефона.

«Угольки никому не нужны»

«Интересно, а если я устрою акт самосожжения возле проходной УФСБ (или прокуратуры города, я пока не знаю), это хоть сколько-нибудь приблизит наше государство к светлому будущему или моя жертва будет бессмысленна? Думаю, лучше умереть так, чем как моя бабушка от рака в 52 года», — написала Ирина Славина в июне 2019 года.

Этот пост теперь вспоминают многие ее знакомые. И признаются, что тогда не восприняли его достаточно серьезно. «Это одна из тех публикаций, которые я у Ирки вообще никак не оценивал. Я воспринимал это как очередной очень сложный период, из разряда „хочется лечь и умереть“, — рассказывает журналист Александр Пичугин. — Мы сейчас, после ее поступка, прекрасно понимаем, что многое из того, что она говорила вполне серьезно, многими воспринималось как позерство, фигура речи или попытка потроллить, похайповать, но это все не так».

«Если бы я прочла тогда этот пост, у меня бы было ощущение, что это взрыв, а не проверка, — говорит Наталья Резонтова. — Оказалось, что мысль реальная была все-таки, настолько ее уже тяготило, что она пишет сенсационные материалы, а все остается там же. И она еще за это страдает»

«Я встречался с коллегами с работы, и они: „Саш, мы же ее отговорили тогда. Почему в этот раз вот так все?“» — рассказывает друг Ирины Александр Гущин. Тот пост он не видел, но уверен, что если бы в 2019 году «все было серьезно», Славина никому бы ничего не сказала. Тогда она обсуждала акт самосожжения и с ним. «Я говорю: „Ира, какие мысли такие? Ты с ума сошла? Леша как?“ — „Ему будет лучше. Я ему только мешаю жить“. — „А дети?“ — „Они взрослые“. — „А мама?“ — „Мне очень жаль ее, но она устала от такой дочери“».

«Я ей тогда сказал: „Забудь. Угольки никому не нужны, забудь“», — вспоминает Александр.

Для акта самосожжения 47-летняя Ирина Славина выбрала памятник городовому, милиционеру и полицейскому у ворот МВД Нижнего Новгорода — примерно в 500 метрах от места, где Максим Горький написал рассказ «Старуха Изергиль». Она привязала себя к скамейке между фигурами советского и современного правоохранителей и подожгла одежду. Ирину пытался спасти прохожий, но потушить огонь у него не получилось. Имя мужчины до сих пор неизвестно.

На месте гибели Ирины Славиной возник стихийный мемориал — со дня ее смерти люди приносят сюда плакаты («Ира, мы их не простим!», «Не убоюся зла»), цветы и свечи. «То, что произошло, — это совершенно осознанный, обдуманный и четко выверенный поступок. Она просто не смогла по-другому сопротивляться и перебороть то, что вокруг нее. Это подвиг, это поступок, который могут совершить единицы, — говорит сквозь слезы друг Ирины, предприниматель Герман Князев. — Насколько это было оправданно, необходимо, зависит только от нас. Она сделала свой шаг. Наш шаг должен быть очень простой — сделать здесь вечный огонь из свечей, который должен гореть постоянно. Круглый год. И мы это сделаем». 

К мемориалу Светлана Кукина смогла впервые прийти только на следующий день после происшествия. Рядом со скамейкой, где сидела Славина, она увидела темные пятна. «Я смотрела на это, как завороженная, — рассказывает Кукина. — Я понимала, что для того, чтобы положить цветы на скамейку, где она заканчивала свою жизнь, нужно пройти по ее пеплу. Никому не придет в голову идти в обход. Но я пошла, потому что не могла наступить на пепел Ирки». На прощание, продолжает Кукина, она поцеловала свою руку и дотронулась до въевшегося в плитку пепла. «Я потом подняла руку — она пахнет вот этой гарью. Все это у меня никак не умещается, — говорит Светлана. — Я не знаю, что будет дальше с этим мемориалом и нашими попытками увековечить там Ирину память, но со мной навсегда останется ее пепел, запах ее огня и тот символ, в который она себя за минуту превратила».

* * *

Цветы и свечи в память об Ирине Славиной нижегородцы несут и к памятнику «Веселой козы» на Театральной площади. К изданию Славиной эта коза изначально не имела отношения — она была установлена в 2005 году. «Это наш веселый туристический символ. Есть актерский фестиваль „Веселая коза“: актеры садились на теплоход, плыли, кажется, до Астрахани, и у них был театральный капустник, — рассказывает Наталья Резонтова. — Еще считают, что это пародия на наш герб с оленем».

3 октября — на следующий день после смерти Ирины Славиной — ее дети Маргарита и Вячеслав встали с пикетом у «Веселой козы». На их плакате было написано: «Пока моя мама горела заживо, вы молчали». 

Первое время коммунальные службы Нижнего Новгорода каждую ночь увозили цветы и свечи от стихийных мемориалов. А полиция пресекала все попытки знакомых Славиной организовать дежурство на месте ее гибели — 4 октября активиста Алексея Оношкина задержали после того, как он разбил палатку рядом со зданием МВД. На то, что ночью полицейские не разрешают находиться рядом с мемориалом, жаловался и сын Ирины, Вячеслав. 

Ситуация изменилась только после того, как нижегородский губернатор Глеб Никитин опубликовал в инстаграме пост в память об Ирине Славиной. Комментарии под этой публикацией недоступны. Но под другой фотографией в ответ на возмущение из-за уничтожения мемориалов Никитин написал, что цветы убирать больше никто не будет: «Я не понимаю, зачем и кем это делалось… Разбираемся с тем, кто это делал. Я уже сказал всем десять раз, что надо мусор убирать с таким же рвением». Пообещал губернатор и предпринять все усилия для того, «чтобы расследование обстоятельств, приведших к трагедии, было на контроле на самом высоком уровне».

К расследованию причин самоубийства Славиной также призвала Комиссия по правам журналистов Совета по правам человека при президенте РФ. «На фоне участившегося нарушения профессиональных прав и преследования журналистов и гражданских активистов случай самоубийства Ирины Славиной выглядит крайней, но по-своему закономерной формой протеста против тех, кто призван охранять закон, но целенаправленно нарушает его по отношению к журналистам», — говорится в заявлении. Сообщение нижегородского Управления СК об отсутствии связи между обыском и самоубийством в Совете назвали «верхом цинизма, человеческой и профессиональной несостоятельности», попросив, чтобы выяснением причин случившегося занялось федеральное руководство ведомства. Систематическое преследование со стороны силовых органов, убеждены члены Совета, «вне зависимости от личных психологических особенностей Славиной не могло добавить ей душевного равновесия и придать сил противостоять жизненным трудностям». 

Юрист Комитета против пыток Сергей Шунин рассказывает, что увидел последний пост Ирины Славиной через 10–15 минут после его публикации. «У меня что-то екнуло. Я напрягся, понял, что либо ее аккаунт взломали, либо что-то произошло, — вспоминает он. — Потом стал смотреть комментарии. Увидел там мерзотный комментарий от [бывшего] сотрудника ЦПЭ Алексея Трифонова: „Эпитафию себе пишешь?“ А потом увидел новость о том, что у здания МВД кто-то себя сжег, женщина». В тот же день Комитет против пыток начал общественное расследование самоубийства Ирины Славиной, возглавил его Шунин. 

Сергей Шунин по работе знал журналистку и говорит, что никогда не видел у нее признаков, которые бы свидетельствовали о психических расстройствах. «Всегда собранна, всегда с юмором, — описывает Славину юрист. — У меня было впечатление, что она невероятный боец и очень устойчивый, крепкий человек, который с иронией подходит ко всей несправедливости, происходящей в отношении нее». По словам Шунина, ни один из десятка знакомых Славиной, с которыми в рамках расследования уже поговорил Комитет, не указал на то, что у нее были «какие-либо отклонения, психические расстройства и истерики». 

Доказать пытки (в это понятие, объясняет Шунин, входит любое действие, причиняющее человеку вред — как физический, так и психологический) сложно, особенно если речь о психологическом давлении и доведении до самоубийства. «Зачастую это делается грамотно: без свидетелей и, естественно, не под запись. Все доказательства тщательно зачищаются», — говорит юрист. Но дело Ирины Славиной, на его взгляд, совершенно другого характера. «В этом деле установить конкретных должностных лиц крайне сложно. Ирина Славина указала Российскую Федерацию. Привлечь всех должностных лиц РФ по этому факту невозможно, — объясняет Шунин. — Если мы берем административные дела [в отношении Славиной], то там достаточно большое количество следователей, прокуроров, дознавателей, сотрудников МВД разных отделов, судей, возможно, спецслужб. Их фамилии никому не известны. Да и каждый из них, я думаю, найдет в свое оправдание что сказать — что действовал строго в рамках закона и, конечно, совершенно не желал наступления таких трагических последствий». 

Кроме того, Следственный комитет не обязан реагировать на результаты общественного расследования Комитета, признает Шунин. Но представляя родственников погибших, организация может обжаловать бездействие сотрудников ведомства и «подтолкнуть их к тому, что они обязаны сделать по закону». Муж Ирины Славиной, Алексей Мурахтаев, продолжает Шунин, намерен добиться максимально открытого расследования и планирует обратиться в Комитет. «Я говорил с ним в день, когда это случилось, — рассказывает юрист. — Понятно, что он был невероятно шокирован и у него было очень тяжелое эмоциональное состояние». 

По словам Шунина, Алексей Мурахтаев переживает, что дело, которым занималась его жена, «пропадет». Что будет с «Козой», волнует и нижегородцев. Многие из них уверены, что заменить Ирину Славину не сможет никто. Сейчас возглавить издание решила подруга журналистки Ирина Еникеева. 

«Я думаю, большое значение имело и равнодушие общества к этому одинокому крику. Одинокому в попытке донести правду, — говорит юрист Сергей Шунин. — [У Славиной были] злободневные темы по градоустройству, вещи, связанные с нарушениями по госзакупкам, природопользованием. Она вытаскивала это наружу, говорила: „Вот конкретные должностные лица, которые в этом виноваты“. И никого это не интересовало». Не интересует общество, считает Шунин, и самопожертвование Ирины — о случившемся в городе знают немногие.

«Посмотрите, какой невероятный, просто позорный для всего общества контраст: последний пост — огромное количество лайков. И сколько лайков под ее новостями во „ВКонтакте“ — два, и один из них мой, — продолжает Шунин. — И в этой ситуации находится каждый журналист, который пытается пойти по ее пути в России».

* * *

Похороны Ирины Славиной прошли 6 октября, на них присутствовали только родственники и близкие друзья. После церемонии прощания с журналисткой в Доме ученых около 200 человек — с портретами Славиной и цветами — дошли до места ее гибели. Проходя мимо красного здания управления ФСБ по Нижегородской области, они скандировали: «Палачи!» Такие же крики звучали и рядом с МВД, где умерла Ирина. 

Через два дня после похорон активисту Михаилу Иосилевичу, по делу которого в квартире журналистки прошли обыски, предъявили обвинение по статье о «нежелательной организации». Она предусматривает наказание в виде лишения свободы сроком от двух до шести лет. Об Ирине, говорит Иосилевич, следователь Андрей Шлыков, который ведет дело, не упомянул ни разу.