Пять лет назад в Турции начали сотнями арестовывать журналистов — после очередной неудавшейся попытки военного переворота В России со свободой слова гораздо лучше? Спойлер: не все так просто

Пять лет назад — в июле 2016 года — в Турции произошла попытка военного переворота против правительства партии AKP и ее лидера, президента Реджепа Тайипа Эрдогана, правящего страной уже почти 20 лет. Переворот провалился, после чего в Турции начались массовые аресты людей, подозреваемых в связях с организацией беглого проповедника Фетхуллаха Гюлена — его турецкие власти обвиняют в организации восстания. Под чистки гюленистов попали в том числе сотни журналистов из изданий, принадлежащих организации Гюлена, а ряд газет и телеканалов и вовсе были закрыты. Правда, проблемы со свободой слова в Турции начались далеко не в июле 2016 года, рассказала «Медузе» основатель НКО «Ассоциация изучения СМИ и закона» Барыш Алтынташ.

— После попытки переворота в июле 2016 года было очень много новостей про массовые аресты журналистов. Какое-то время по этому показателю Турция была мировым рекордсменом. Может создаться впечатление, что со свободой слова в той же России дела обстоят гораздо лучше — у нас за последние 30 лет никогда не было такого, чтобы в заключении одновременно находились десятки или сотни журналистов. Насколько это верное впечатление?

— В России очень много политических убийств, в том числе активистов и журналистов. У нас нет такой проблемы — последним убитым в Турции журналистом был Грант Динк.

Вообще есть мнение, что до AKP и Эрдогана все было прекрасно — но оно ошибочно. С медиа в Турции всегда были большие проблемы. Например, в 1980-е годы они были «семейными»: существовало где-то четыре-пять влиятельных газет, принадлежащих богатым семьям из разного крупного бизнеса — разумеется, очень тесно связанного с государством через получение выгодных тендеров.

Строительство, энергетика, машиностроение, банковский сектор — каждая из этих отраслей обладает огромным влиянием на правительство. Еще есть военные — они могут избавиться от правительства, как это было с Партией благоденствия в 1997 году. Медиа в Турции всегда были тесно связаны с этими военными и политическими элитами. Газеты — тогда интернет-СМИ не было — имели огромную силу и политическое влияние в интересах своих владельцев. 

В 2000–2001 годах в Турции случился мощный банковский кризис. В ликвидацию его последствий был активно вовлечен государственный Фонд страхования вкладов. Тогда же — в 2002 году — к власти пришла партия AKP во главе с Эрдоганом. И этот фонд изъял у финансово-банковских групп их медиаактивы под предлогом их возвращения народу — как бы бэйлаут, только наоборот.

Но на самом деле AKP и Эрдоган просто передали эти медиахолдинги своим сторонникам — так было, например, с одной из крупнейших турецких газет Sabah. Этот процесс продолжался несколько лет, и к моменту, когда начались протесты вокруг парка Гези в Стамбуле, все крупнейшие турецкие газеты и телеканалы попали в собственность сторонников Эрдогана. По оценке «Союза журналистов Турции», в 2019 году около 90% всех национальных СМИ в Турции так или иначе принадлежали государству — либо напрямую, либо через посредников. 

Теперь это выглядит так: есть несколько крупных финансово-промышленных групп, которые зарабатывают на государственных подрядах. Они всегда выигрывают все государственные тендеры. И одним из условий получения тендера может являться покупка такой-то газеты. Были утечки, когда главы этих групп жалуются друг другу: мол, мне придется купить, допустим, [газету] Hürriyet. 

Когда начались протесты вокруг парка Гези, AKP уже начала широкомасштабную борьбу с гюленистами. Мы точно не знаем, когда она началась — вероятно, около 2012 года, — но к тому моменту Эрдоган уже окончательно превратился в кого-то вроде Путина.

Поскольку сторонников Гюлена в судебной системе Турции традиционно было очень много, судей тоже начали сажать сотнями, и они присоединились к другим традиционно угнетенным группам: армянам, курдам, ЛГБТ и другим.

Для журналистов в практическом смысле это означало новые «красные линии»: раньше всегда было проблематично писать про армянский геноцид или курдский вопрос, а теперь нужно было как-то обходить и тему задержанных гюленистов.

Вообще, эти «красные линии», за которые нельзя заходить, все время меняются. За этим сложно уследить, особенно после попытки переворота [2016 года]. Допустим, в 2013–2015 годах проходили мирные переговоры между AKP и PKK («Рабочая партия Курдистана»). И, допустим, турецкий журналист в 2014 году написал у себя в твиттере: «Уважаю Оджалана». Тогда это было нормально, а сейчас за такое против тебя могут начать уголовное дело. 

— Эти «красные линии» как у нас в России? У нас опасно все, что связано с семьей Путина.

— Точно. Про семью Эрдогана у нас тоже лучше ничего не писать, если не хочешь проблем. 

— А с чем связаны массовые аресты журналистов после попытки переворота? Их что-то объединяет?

— Например, в августе 2016 года был рейд на редакцию курдской газеты Özgür Gündem («Свободная повестка»). Тогда задержали больше 20 человек, журналистов и сотрудников издательства, и сейчас над некоторыми из них до сих пор продолжается судебный процесс. Но с курдами такое постоянно происходит, при любой власти. 

Но вообще в июле-августе 2016 года начали задерживать любых журналистов, как-то связанных с гюленистскими изданиями. Хотя где-то до 2013 года организация Гюлена поддерживала Эрдогана. К власти он и AKP тоже пришли во многом благодаря не только изданиям Гюлена, но вообще его «джемаату». Более того, именно судьи-гюленисты помогли Эрдогану посадить участников двух других заговоров военных против него — операции «Кувалда» и «Эргенекон».

Ты знаешь термин «глубинное государство», deep state? Вот это как раз из турецкого языка пошло, у нас исторически много таких могущественных группировок во власти.

Кстати, среди арестованных [после предыдущих попыток переворота] людей тоже были журналисты — а издания Гюлена и связанные с ним судьи помогали их сажать. А теперь сидят в тюрьме сами. Как, например, [журналист] Мехмет Барансу — это как раз он опубликовал в газете Taraf в 2010 году подробности якобы готовящегося военными заговора против Эрдогана, а сейчас у него очень долгий срок за сотрудничество с «террористической организацией» Гюлена. Вообще, журналисты и судьи тогда могли бы раскрыть реально много преступлений военных против курдов и других меньшинств, но политическая конъюнктура в тот момент этому помешала. 

Вообще-то связанных с Гюленом журналистов задерживали и раньше — сразу после того, как между Гюленом и AKP произошел разрыв. Но это были скорее единичные случаи. Например, до сих пор сидит арестованный в декабре 2014 года Хидает Караджа, генеральный директор телеканала Samanyolu, принадлежавшего связанной с Гюленом компании.

Но реально массовые репрессии против них начались либо незадолго до, либо сразу после попытки переворота в июле 2016 года. В некоторые издания, дружественные Гюлену, в начале 2016 года назначили временного управляющего, а в июле 2016 года или незадолго до этого их все закрыли — например, газеты Zaman, Bugün и Taraf, а телеканал Samanyolu лишили вещательной лицензии.

Притом что судебный репортер Zaman Бюшра Эрдал в свое время освещала суды над участниками других заговоров против AKP и Эрдогана: прокурор, тоже ставленник Гюлена, «сливал» ей материалы обвинения и тексты приговоров еще до их публикации. А теперь она сама сидит — тоже за «сотрудничество с террористами», то есть с Гюленом. 

После неудачной попытки переворота, в котором обвинили организацию Гюлена, сотрудников связанных с ним изданий начали арестовывать буквально сотнями каждую неделю.

Где-то до 2018 года Турция оставалась страной с самым большим количеством задержанных журналистов. До этого переворота у нас в тюрьмах было около 30 журналистов (в основном это были курды и социалисты), сразу после переворота — больше 200 в 2018 году, на пике репрессий против гюленистов. Судебные процессы над ними были очень похожи на российские — решения судов, которые дословно повторяют позицию обвинения, и так далее. Сейчас у нас 62 журналиста и сотрудника СМИ в тюрьме.

— А как понять, что какое-то издание принадлежало именно Гюлену, по его редакционной политике? У них были какие-то общие политические взгляды или еще что-то? 

— Это было хорошо заметно по общественно-политическим изданиям, которые раньше во всем поддерживали политику AKP — и мало чем отличались по своему тону от государственных медиа. Но это все было примерно до 2012–2013 года. Тогда во время протестов в парке Гези было заметно, что гюленистские газеты типа Zaman и Bugün не так яростно критиковали протестующих, как государственные издания. И как раз в это время между Гюленом и AKP зрел какой-то конфликт, но какой именно — мы до сих пор не знаем. 

— Журналистов из государственных СМИ и тех, кто то поддерживают правительство, то становятся оппозиционными и жертвами репрессий, вообще что-то объединяет? Есть какая-то профессиональная солидарность?

— Есть такое выражение — «белые турки». Так у нас называют в основном городское, образованное, светское население. «Бывшие хозяева страны», как они себя видят. Среди них много журналистов, но проблема в том, что даже среди оппозиционных изданий профессиональная солидарность довольно слабая. Например, между Cumhuriyet и курдскими газетами — и это очень беспокоит.

— Ситуация со свободой слова в Турции после переворота 2016 года стала хуже?

— Да, причем значительно. По данным Союза журналистов Турции, к 2018 году работу потеряли больше 10 тысяч турецких журналистов, а безработица среди работников СМИ достигла 30%. Поэтому у очень многих хороших, профессиональных журналистов, которые не хотят работать в государственных СМИ (а других почти и не осталось), путь один — в иностранные медиа, работающие в Турции. Очень многие сейчас перешли на работу в Deutsche Welle, на «Би-би-си» и так далее. Но тем, кто не уволился и вообще не ушел из профессии, сейчас все больше времени приходится проводить в судах.

В 2018 году произошло два важных события: Турция из парламентской демократии стала президентской республикой и еще был реформирован Верховный совет судей и прокуроров. Теперь часть его членов назначает лично президент — то есть Эрдоган. А остальных — парламент, то есть правящая партия — опять-таки Эрдоган (у коалиции во главе с AKP большинство в национальном собрании). То есть все главные лица в судебной системе, которые решают вопросы вплоть до того, кого назначить судьей в таком-то регионе и какая у него будет зарплата, лояльны президенту.

У нас никогда не было идеальной судебной системы, но это довольно беспрецедентная ситуация. Сейчас в группе риска не только сторонники Гюлена, но и кемалисты, социалисты и вообще все, кто не поддерживает AKP. В этом смысле Турция стремительно становится похожа на Россию. Раньше у нас хотя бы пытались делать вид, что Турцию интересует европейский, западный путь развития, а сейчас уже даже не притворяются.

С другой стороны, в Турции очень сильное гражданское общество, а поддержка Эрдогана и AKP среди молодежи падает — на выборах 2019 года AKP потеряла почти все крупнейшие города, в том числе Стамбул и Анкару. Люди все меньше верят государственным СМИ, это показывают недавние опросы. Так что я умеренный оптимист.