«Они, получается, заранее все знали и нам ничего не сказали. А я теперь сына родного отдать должна, да?» Монологи российских матерей
Новости о том, что на войну с Украиной отправляют российских солдат-срочников, напугала родителей, чьи сыновья сейчас призывного возраста. Многие в России не хотят войны: подписывают петицию с требованием остановить боевые действия, участвуют в уличных протестах (хотя граждан жестко и стремительно разгоняют), выступают в соцсетях с антивоенными постами. Специальный корреспондент «Медузы» Светлана Рейтер поговорила с матерями, которые обещают прятать детей в подвалах и вывозить в другие города и страны.
Елена, домохозяйка
Самара
Имя и город изменены
Меня сегодня немножко потрясывает. У меня украинские корни, дед с бабушкой в Россию из Харькова приехали во время Великой Отечественной войны — жутко, но с другой стороны, именно во время войны они смогли встретиться. Во всем можно найти плюсы, наверное. Но сейчас я никаких плюсов не вижу — я в шоке. Любая война — это кошмар, а война с Украиной… Для меня это внутреннее побоище, я даже не понимаю четко, как это словами выразить. Караул.
У меня двое детей: девочка-дошкольник и мальчик 20 лет. Никита, мой старший, студент, на журфаке учится. Настольные игры любит, разрабатывает их. По характеру очень творческий и общительный. Но учится так себе. Я была очень рада, когда у меня родился мальчик. Честно скажу, не думала про военкомат в то время.
А теперь стараюсь не думать, что его на войну могут забрать — ему в армии точно делать нечего. По военкоматовским медосмотрам он почти здоров, его пригодным признали, но я вот думаю, что это немножко не тот случай — у него и неврология, и гастроэнтерология не очень. И вообще, я его с автоматом не представляю. Вообразить, конечно, можно что угодно, но я очень боюсь за результат этого союза — мой сын и автомат. В случаях, когда молодые люди с не очень устойчивой психикой оказываются с оружием в руках, как правило, это не приводит ни к чему хорошему.
Если его призовут, не знаю, что мне делать. Сейчас у меня ситуация, когда я просто не вижу какого-то законного выхода. Будем думать, обсуждать что-то с отцом Никиты — но я не знаю, что делать, не копать же ему землянку в лесу, понимаете?! Это же не та война, когда напали на нас фашисты и мы все шли защищать свою родину, не какой-то патриотический подъем. Кто там за что воюет? Это же не за родину, не за свободу, это совсем не за нас, я так это вижу.
Нет вселенской справедливости, добра и жизни в целях этой войны. У меня первый муж имеет отношение к политике, я к этой кухне немножко была приобщена, поэтому знаю, что мы видим только то, что нам показывают. У меня нет иллюзий на этот счет. Так что у меня нет лада в душе, а сплошной раздрай. Не знаю, что делать.
Никита, как про войну узнал, мне позвонил: «Мама, не волнуйся, все будет хорошо, мы все решим!» Он считает, что со всем сможет справиться, но я не думаю, что у него есть четкий план действий. Это такой инфантилизм юношеский, когда человек считает себя равным богу и уверен, что он умен и силен, и не бывает таких ситуаций, в которых он не нашел бы выхода. В мирное время такие еще были, может быть, но сейчас с ними не успеть.
Есть у моего сына друзья, ровесники, которые прицельно шли в вузы с военной кафедрой. Один его друг так сразу на двух факультетах учится. На очном — где есть кафедра, и на заочном, куда мечтал поступить.
Я не знаю, куда увезти Никиту, чтобы он не служил. В других странах есть свои проблемы. Вот уедешь в Америку, там нет войны, но Америка же всюду участвует, во всех конфликтах — можно разве туда уехать и спокойно там жить?
Meduza has been blocked in Russia. We were ready for this and our work continues, no matter what, but we need your support like never before.
We need it now. Tomorrow could be too late. We are an independent publication, and we work only in the interests of our readers. Many of our readers in Russia can no longer contribute, so we turn to you, our audience around the world.
Мария, специалист по связям с общественностью
Москва
Моего сына зовут Тимур, ему 17 лет, он в этом году заканчивает школу. Надеюсь, что поступит. Это важно для его судьбы — и поход в армию отсрочит. Все его друзья, даже те, кто еще не определился с профессией, очень прицельно выбирают вуз, где есть военная кафедра.
Я боюсь, что если что, его могут призвать. Схватить на улице и потащить в армию. Мне страшно от того, что кругом, и стыдно от того, что страшно. В глубине души я хочу верить, что этот кошмар сегодня или завтра закончится, и никаким образом не коснется моего ребенка.
Он у меня музыкант, саунд-продюсер. Планирует поступить на программу саунд-дизайна в Высшую школу экономики. У нас дома ксилофон, барабаны, он сейчас восемь новых инструментов осваивает. Тимур — современный, очень болтливый, на все свое мнение имеет. Хочет посвятить свою жизнь музыке, а не войне — тем более, за неправое дело. Значит, я помогу ему спрятаться. Я приложу все усилия. Готова помочь ему уехать — в другой город, в другую страну. Если небо закроют — поедет в деревню.
Возможно, сын и не захочет прятаться — он парень бесстрашный. Но я совершенно точно знаю, что он не возьмет в руки оружие. Он лучше сядет в тюрьму, чем поедет воевать. И если это произойдет, я, конечно, буду переживать, но буду им гордиться. Если это сочтут дезертирством, хочу сказать, что в текущей ситуации я воспринимаю это позитивно и даже готова этому активно способствовать.
Тимур считает: чтобы переубедить наше руководство, все люди должны выйти на улицы. Родители и дети. Я влюблена в нынешнюю молодежь, которая гораздо свободнее нас, лишена предрассудков, меньше боится и везде видит возможности. У моего сына все друзья такие же — за все хватаются, ничего не боятся. Им жить надо и двигать страну в светлое будущее, а не воевать.
Екатерина, художник-иллюстратор
Краснодар
Имя изменено
Я в недоумении от ситуации. Моему сыну 23 года, он периодически посещает военкомат, у него отсрочка по здоровью — сильное плоскостопие. Раз в полгода он ходит, отмечается — справки сдает, анализы. Живем дальше.
В прошлую пятницу, еще до всех этих глобальных проблем, мне позвонили из военкомата и сказали, что мой сын должен срочно явиться к ним с 24 февраля по 4 марта. Я начала спрашивать, почему такая спешка, что случилось, но мне ничего не ответили. А потом и сыну моему звонили — с теми же указаниями и без деталей.
После звонков этих я боюсь очень, если честно. Понятно уже, что не будет справок и плоскостопий всяких, сразу — туда, не знаю, куда.
Зачем вообще эта война, я не понимаю. Каких нацистских захватчиков мы хотим победить? Почему мы должны расплачиваться своей жизнью и жизнью наших детей? Я считаю, надо вести переговоры, надо о людях думать. Мы тоже можем попасть под удар захватчиков, тоже можем страдать, как люди на Украине. Уже страдаем — я не знаю теперь, как зарабатывать, почему я должна убытки нести? Нас же с вами даже никто не спрашивает, все делают без нашего согласия!
У нас есть переселенцы из ДНР и ЛНР — они приехали давно, когда там все только началось. Назад они не хотят — эта военная обстановка, от которой люди, бросая все, убегали, им не нужна. К украинцам они относятся противоречиво — вроде нормально жили, а потом стали жаловаться друг на друга. Решали, кто за русских, кто за украинцев. А люди в ДНР и ЛНР на распутье были — ни за тех, ни за других, пока мародерства и грабежи не начались. Из-за чего брат на брата пошел, уже никто и не помнит.
А я теперь все голову ломаю: что ж не так пошло, как же это в семью мою пролезло? Почему сын мой должен явится в военкомат? Я ж не дура, я связала эти звонки с тем, что вчера произошло. Они, получается, заранее все знали, нам ничего не сказали, а я теперь сына родного отдать должна, да?
Он мне после этого сказал: «Мама, буду бегать». Решили — будем противостоять. Я готова к борьбе. Если понадобится — в Москву отправлю. Если на улице поймают и потащат в военкомат — буду препятствовать, потому что я — против. По домам пойдут — пересидим в подвале. Закрою, будет сидеть.
Записала Светлана Рейтер