«Политика умиротворения Путина аморальна» Писатель Джонатан Литтелл призывает западные страны к решительности в борьбе с угрозой всему миру
«Политика умиротворения Путина аморальна» Писатель Джонатан Литтелл призывает западные страны к решительности в борьбе с угрозой всему миру
Писатель, кинематографист, автор исторического романа о нацистских преступлениях «Благоволительницы» Джонатан Литтелл вновь анализирует конфликт в Украине. В своем первом тексте, опубликованном «Медузой» (одновременно с «Украинской правдой», Le Monde и The Guardian), Литтелл рассуждал о том, почему Путин вообще развязал эту войну. Во втором писатель призывал оппозиционных россиян выступить против агрессивного режима — иначе следующей после украинцев жертвой станут они сами. В новом тексте Литтелл упрекает правительства западных стран в нерешительности и убеждает их в том, что упорное противодействие — единственное, что может остановить Кремль. Французскую версию статьи публикует газета Le Figaro.
На прошлой неделе наши лидеры здесь, на Западе, эмоционально отреагировали на шокировавшие их фотографии сотен мирных жителей, убитых в Буче и других пригородах Киева. «На фотографии из Бучи невыносимо смотреть», — сказал Эммануэль Макрон. «Ужасные, чудовищные фотографии», — так описал снимки Олаф Шольц. «Это удар кулаком под дых», — заявил Энтони Блинкен.
И они абсолютно правы. Только когда это слышишь, складывается удручающее впечатление, что они впервые видят такие фотографии — фотографии мирных жителей, убитых российскими солдатами. Однако вот уже двадцать два года, как мы смотрим на такие кадры. Просто все эти годы наш рассеянный взгляд падал на трупы чеченцев, грузин, сирийцев, центральноафриканцев, ливийцев. Это настораживало, но не настолько, чтобы ставить под сомнение нашу политику сближения с Владимиром Путиным — политику постоянной «перезагрузки», — несмотря на его провокации и преступления. Это было далеко, и несложно было закрывать на это глаза и продолжать с ним торговать, покупать у него нефть и газ и продавать ему наши «Рено» и «Мерседесы».
Однако эти конфликты и трупы были не так уж далеко — их тоже документировали европейские и американские журналисты. Я лично видел несколько трупов в Чечне после «зачисток» — вроде той, что произошла в ноябре 2001 года, когда Ризван Лорсанов, ключевая фигура в российско-чеченских переговорах 1996 года, человек, с которым я много сотрудничал и которого чрезвычайно ценил, был хладнокровно убит в собственной машине, а его труп оставлен гнить до конца «спецоперации» — так же, как и тела украинских мирных жителей, пытавшихся уехать со своими семьями по трассе E40 на запад от Киева.
В 2008 году в Грузии я снова считал почерневшие, кишащие червями трупы, которыми были усеяны деревни между Цхинвали и Гори, — трупы мирных жителей, убитых осетинскими ополченцами Путина. В Сирии я находился до прихода российских военных, но многие мои коллеги, не обращая внимания на ракеты и бочки с бензином, которые сбрасывали российские вертолеты, делали фотографии их жертв в Алеппо, Идлибе и Гуте. Всякий раз эти тела были «внутренним делом» России или же следствием ситуации, «на которую невозможно было повлиять».
Но мы их просто не замечали. Теперь, когда они у самых наших дверей, возле города, который еще семь недель назад большинство из нас считало одной из европейских столиц, у нас наконец открылись глаза. Как это удивительно — и как прискорбно.
То, что в 2010 году Николя Саркози [на тот момент президент Франции] с присущим ему цинизмом и без малейших сомнений продал России военные корабли уже через два года после российского вторжения в Грузию, удивляет не более, чем упорство Эммануэля Макрона, который, кажется, все еще верит в то, что с Путиным можно договориться. То, что Барак Обама был не слишком обеспокоен аннексией Крыма, вторжением в Донбасс и грубым вмешательством России в Сирии, могло показаться вопиющим, но это было логично, учитывая, что США давно махнули рукой на Европу, а Ближний Восток их вымотал.
Но все эти годы я не перестаю удивляться Ангеле Меркель. Как женщина, выросшая под российским сапогом, знающая о советской системе, КГБ и штази не понаслышке, могла всерьез полагать, что достаточно вести активную торговлю с Россией, чтобы политика последней оставалась умеренной? Последние двадцать лет она, несомненно, лучше, чем другие западные лидеры, понимала, кто такой Владимир Путин, и тем не менее продолжала придерживаться пресловутого «Wandel durch Handel» — даже после Крыма, даже после сбитого над Донбассом самолета МH17. Она поддержала и утвердила строительство газопроводов «Северный поток — 1» и «Северный поток — 2», вопреки очевидному заявляя, что это чисто экономические проекты без каких-либо возможных геополитических последствий. Жители балтийских стран, поляки и, конечно же, украинцы прекрасно понимали, что произошло, и не переставали нас предупреждать, иногда даже чересчур настойчиво. Но их никто не слушал, как никогда не слушают ни Кассандр, ни паникеров.
Сейчас мы лучше понимаем происходящее. Даже Макрон, даже немцы наконец поняли, что Путин со своими газом и нефтью держит нас за горло и что необходимо ослабить его хватку как можно скорее — но не слишком быстро, так как потребители во Франции, Германии или Италии не согласятся платить по 2,50 евро за литр бензина и европейская промышленность не сможет обойтись без российского газа, даже если это будет означать прямое финансирование войны. С 24 февраля Европа уже заплатила России около 40 миллиардов евро за газ и нефть.
После первых санкций, которые в конечном счете мало отразились на нас, мы медлим с действительно серьезными мерами. Мы мнемся, мы сомневаемся. Мы отвлекаемся на российский уголь, который на самом деле никому не нужен, чтобы выиграть еще немного времени. Мы не готовы. А почему? Даже если забыть о геополитике, мы уже сорок лет знаем, что пора положить конец нашей зависимости от ископаемого топлива, но ничего не предпринимаем. Мы игнорируем ученых так же, как Кассандр и паникеров. Вместо этого мы отдали себя на милость Путину, твердя, что он никогда в жизни не посмеет использовать нашу зависимость против нас. И теперь мы по уши в дерьме.
На этом фоне звучит одна и та же мантра: «Мы не воюем с Россией». Конечно, нет! Война — это дело украинцев, пусть сами из нее выпутываются — с нашей помощью, разумеется, но в разумных пределах, не более. Легкое вооружение, чтобы вести партизанскую войну и постепенно обескровить российских военных? Пожалуйста. Бронемашины и противокорабельные ракеты, чтобы дать им отпор? Почему нет. Самолеты, танки, объекты ПВО, чтобы их одолеть? Ни в коем случае. Отовсюду звучит: тогда мы будем втянуты в войну, а война с Россией исключена — у них же бомба, и они ее могут использовать.
Meduza has been blocked in Russia. We were ready for this and our work continues, no matter what, but we need your support like never before.
We need it now. Tomorrow could be too late. We are an independent publication, and we work only in the interests of our readers. Many of our readers in Russia can no longer contribute, so we turn to you, our audience around the world.
Но как же наши лидеры не понимают, что, с точки зрения Путина и его силовиков, мы уже давно начали войну с Россией, задолго до вторжения в Украину? По мнению Путина, по меньшей мере с 2008-го и совершенно точно с 2012 года мы ведем постоянную войну против России и против него лично, что для него одно и то же. Расширение НАТО, которая с целью обороны приняла в свой состав страны Балтии, — агрессия против России. Митинги 2012-го против возвращения Путина на президентский пост — американский заговор, чтобы его свергнуть. Украинский Майдан — государственный переворот, организованный Госдепом США, чтобы ослабить Россию. Санкции после вторжения в Крым и Донбасс — очередное доказательство, что Запад никогда не будет рассматривать Россию как равноправного партнера.
Путин давно сделал логичные выводы в рамках своего параноидального видения мира и соотношения сил в нем. На протяжении последних десяти лет он пытается нас ослабить, подорвать Евросоюз, подкопаться под американскую демократию. Он финансирует большинство крайне правых партий Европы, включая «Национальное объединение» [партия Марин Ле Пен], всеми правдами и неправдами покупает наших политиков (вспомним Франсуа Фийона и Герхарда Шредера), он поддерживает [президента Венгрии] Виктора Орбана и [итальянского политика, одного из лидеров Лиги Севера] Маттео Сальвини, он использовал все средства своей фабрики троллей и спецслужб, чтобы повлиять на решение вопросов по независимости Каталонии и Брекзиту, а также сильно помог Дональду Трампу с избранием.
Если это не война, направленная против нас, то что мы подразумеваем под этим термином? И самое главное, если Путин рассматривает любое стихийное народное восстание как военные действия с нашей стороны, то как ему тогда относиться к нынешним санкциям и нашим поставкам оружия украинцам, какими бы ограниченными они ни были? C его точки зрения, между нами идет самая настоящая война. Для него остается только один вопрос: какими средствами и в каких пределах?
Мы делаем ничтожно мало для того, чтобы ясно обозначить эти пределы. «Даже не думайте о том, чтобы занять и пядь территории НАТО», — прогремел Джо Байден во время своего визита в Польшу [26 марта]. Путин в лучшем случае посмеялся. А скорее, прищурился и спросил себя, как ему лучше всего проверить, чего стоит это заявление. Может, нанести ракетный удар по конвою с вооружением для украинцев, который двигается на польской земле? Или провести массированную кибератаку против Эстонии или Литвы? Или в очередной раз вмешаться во французские выборы?
Однажды придется решить: мы на войне или не на войне? Когда на нас откровенно нападает такой беспринципный противник, политика умиротворения не только аморальна — она невозможна. Путин не готов принять существование Украины как суверенного государства — он мечтает о конце Евросоюза и западной демократии, о мире, где правят только самые сильные и беспринципные, где идет игра без правил или же только по его правилам, которые его вооруженные силы применили в Буче: если ты сдаешься, то получаешь пулю в голову.
Будем откровенны: я отнюдь не за то, чтобы эта война переросла в третью мировую. Какими бы жестокими ни были локальные конфликты, которые развязывает Путин, по большому счету он предлагает нам «медленную войну» — новую форму холодной войны, основанную на дестабилизации, дезинформации и политической экономии. Если мы не хотим, чтобы началась война совсем другого рода, мы должны во что бы то ни стало включиться в эту войну всерьез. Потому что только когда мы действительно решимся выделить необходимые средства, чтобы обозначить наши красные линии, Путин будет с ними считаться, как его солдаты вынуждены теперь считаться с украинцами.
Пока же, несмотря на все санкции и поставки оружия на Украину, Путин продолжает видеть в нас трусов, увязших в собственном комфорте и, в отличие (по крайней мере, в его понимании) от России, не готовых идти на малейшие жертвы. Теперь, после Мариуполя, Бучи и Бородянки, пора доказать ему, что он ошибается. Давайте наконец наложим санкции на «Газпром», «Русал» и другие российские компании, которые, как мы утверждаем, нам все еще «нужны», но на самом деле уже нет — во всяком случае, не должны быть нужны. Давайте введем тотальное эмбарго на российскую нефть, и пусть Путин продает ее китайцам за 30% от ее рыночной стоимости. Давайте сейчас же прекратим все поставки российского газа в Европу: если три балтийские страны, целиком зависимые от этого газа, смогли это сделать, то смогут и Германия, и Австрия, и Франция.
Мы сумеем решить эти проблемы, и возможно, даже в экологичном ключе, что уже многие десятилетия предлагали нам ученые и что наши политики до сих пор откладывали на неопределенный срок. И давайте, наконец, поставим украинцам оружие, о котором они просят. Раз уж мы на войне, но не собираемся посылать туда своих солдат, необходимо предоставить украинской армии средства, чтобы они не только не проиграли, но и выиграли эту войну — в которой мы участвуем все.
Джонатан Литтелл