Как сражаются украинские женщины — за страну и за себя Сколько их в армии? И что с ними происходит на войне?

В вооруженных силах Украины 15% военнослужащих — женщины, а если учесть всех, кто задействован в военной сфере, — например, гражданский персонал министерства обороны — то женщин будет 25%. После начала российского вторжения интерес украинок к службе еще больше вырос. Журналистка, блогерка и фемактивистка Настя Красильникова написала о военной службе украинских женщин большое письмо для рассылки Kit — нового медиа от создателей «Медузы». Мы решили опубликовать этот текст на «Медузе» целиком — для всех наших читателей.

Раньше рассылка Kit была доступна только тем, кто поддерживает «Медузу» донатами, но в условиях фактического введения цензуры в России редакция проекта решила открыть Kit для всех. Подпишитесь на него здесь.

Привет, меня зовут Настя Красильникова.

Я журналистка, блогерка и фемактивистка. С начала войны я собираю истории украинских женщин в своем телеграм-канале «Дочь разбойника». 

Любой кризис — это риск, но для женщин — особенно. Например, из-за пандемии прогресс в области женских прав и свобод не просто остановился, а превратился в регресс. В условиях карантинов по всему миру вырос уровень домашнего насилия. Огромное количество женщин, которые работали в сфере торговли и гостеприимства, тогда лишились дохода. Они стали больше времени тратить на домашний обслуживающий труд и меньше — на свою работу и самореализацию. 

Впрочем, на фоне войны России с Украиной пандемия уже кажется чем-то далеким, едва ли не безобидным. Мы привыкли думать, что «у войны не женское лицо», что война — дело мужчин. О том, что происходит с женщинами во время этого военного конфликта, до нас доходят разве что отдельные свидетельства. Однако женщины — не только жертвы войны, но и ее участницы.

Этот текст — попытка оценить, как война меняет их жизни, а также какой урон она нанесет (и уже нанесла) женским правам.

Четыре важных дисклеймера — перед тем, как вы начнете читать

Первый — о феминитивах. Как вы уже, наверное, поняли из вступления, в тексте используются феминитивы. Это важно и для Насти Красильниковой, которая его написала, и для героинь материала. Если вы резко против феминитивов, посмотрите, например, это видео. Возможно, ваша точка зрения изменится (или по крайней мере смягчится).

Второй — о фокусе. Этот текст посвящен именно украинским женщинам. Во-первых, потому, что именно они несут на себе все тяготы войны. А во-вторых, потому, что объединить в одном материале проблемы, с которыми сейчас сталкиваются и украинские, и российские женщины, очень сложно. Поэтому позже мы выпустим еще один текст — о женщинах в России.

Третий — о героинях. В материале их действительно много. Возможно, мы еще никогда не выпускали текстов с таким большим количеством прямых речей. Но нам кажется важным рассказать о женщинах словами самих женщин.

Четвертый — о том, что вас ждет в этом тексте. В нем есть описания сцен насилия. Особенно — во второй части (она целиком посвящена изнасилованиям на войне). Если вам тяжело читать об этом, пропустите вторую часть.

Украинские женщины участвуют в боевых действиях

В первые недели марта репортеры CNN отправились на украинско-польскую границу. И увидели, как десятки украинок сопровождают детей и пожилых родственников до погранпунктов, после чего возвращаются домой — воевать.

До войны доля женщин в Вооруженных силах Украины (ВСУ) варьировалась от 15 до 17%. С началом боевых действий их стало больше. 

Катерина Приймак, заместительница главы организации «Жіночий ветеранський рух» («Женское ветеранское движение»), говорит: «Сейчас количество [женщин в ВСУ] вам никто не скажет, потому что это секретная информация. До 24 февраля женщин — участниц боевых действий [в стране] было 30 тысяч, но [сейчас] в армии их больше. Среди военнослужащих около 15% — женщины, это именно солдаты и офицеры. А среди всех, кто задействован в военной сфере, включая, например, чиновников Министерства обороны, количество женщин — 25%. Это очень высокий уровень».

По ее словам, сразу после российского вторжения интерес женщин к службе заметно вырос. «Женщины идут в тероборону и подписывают контракты, это правда. У нас были огромные очереди — что в военкоматы, что в тероборону. Если ты хочешь проявить себя, найдешь способы дойти до своей передовой, потому что есть также добробаты (добровольческие батальоны. — Прим. ред.), в которые можно идти, есть медицинские службы. Есть список гражданских профессий, которые подлежат мобилизации, в том числе, например, юристы», — объясняет она. 

Катерина говорит, что в ВСУ служат и те женщины, у которых есть дети, — причем их немало. «Есть два типа женщин, — рассуждает она. — Одни окружают своих детей прямой заботой, сопровождая в мирное место. А есть другой тип женщин — те, которые будут воевать за безопасное будущее своих детей, — и такие женщины идут на фронт. Я детей не планирую как раз потому, что большая любовь — это большая ответственность и зависимость». 

При этом Катерина признает, что ее подруги-военнослужащие нередко сталкиваются с осуждением: «Их обвиняют в том, что они бросили своих детей и пошли воевать, а они на самом деле делают это из важнейших побуждений — сберечь жизнь своего ребенка и сберечь его будущее, потому что нас пытаются его лишить. Представьте, насколько женщине сложно поцеловать своего ребенка и уехать на много месяцев — и, возможно, никогда его не увидеть. Когда я об этом думаю, у меня челюсть сводит: какую трагедию переживают военные женщины, делая такой выбор. Общество должно реагировать на это максимальным уважением. Но все равно находится какой-нибудь сосед, который скажет, что она оставила своего ребенка». 

Женщины не только воюют — они везде. По мнению Келли Джозеф, директорки по чрезвычайным ситуациям феминистской организации Voice Amplified, это типичная ситуация. В момент опасности, комментирует Келли, часто именно женщины реагируют первыми: «В качестве сотрудниц помогающих организаций, как волонтерки, как матери — в общем-то, в любой роли». Это подтверждает украинская гендерная экспертка Марта Чумало: «гуманитарные инициативы — в основном женские», говорит она.

Поэтому во многом именно благодаря женщинам после начала вторжения произошел всплеск волонтерского движения. Оно и раньше было мощным: в стране насчитывалось около 2,5 тысячи организаций, помогающих украинской армии (в них состояло больше 14,5 тысячи человек). Уровень доверия волонтерам, по данным на декабрь 2021-го, достигал 68% — больше только у ВСУ. 

После 24 февраля волонтерское движение стало еще заметнее. К одной только организации «Украинская волонтерская служба» очно присоединилось больше 43,5 тысячи добровольцев и больше 100 тысяч человек — онлайн. Волонтеры помогают беженцам, возят с приграничных территорий медикаменты и продукты, организуют сбор денег на нужды армии и мирного населения.  

Украинскую писательницу, феминистку и активистку Ольгу Котрус не удивляет столь активное участие украинских женщин во всех сферах жизни страны во время войны. «Когда я вижу женщин с автоматом наперевес в теробороне или женщин в военной форме, которые ведут куда-то своих детей, у меня это не вызывает вау-эффекта. Я знаю своих людей, я долго жила с этими женщинами в одной стране. Я думаю, есть всплеск правильной ярости: у всех закончилось терпение, никто больше не хочет мириться с этой агрессией, у всех появилось желание бороться». 

Борются и гражданские — кто чем может. В марте в СМИ распространилась история украинки, сбившей российский дрон банкой огурцов (на самом деле — помидоров со сливами, как рассказала сама героиня, киевлянка Елена). Или вот жительница Конотопа предупреждает российского военного: «Здесь каждая вторая женщина — это ведьма. У тебя завтра *** [член] стоять уже не будет». А 68-летняя пенсионерка Ирина Пронченко шьет бронежилеты для украинских солдат у себя в гостиной.

Не так давно жена украинского президента Елена Зеленская написала в фейсбуке: «У нашего нынешнего сопротивления… женское лицо».

Украинские женщины подвергаются сексуализированному насилию

Одна из главных угроз для украинских женщин во время войны — изнасилования российскими военными, говорит украинская писательница и активистка Ольга Котрус. Первые такие случаи правозащитники и психологи начали фиксировать уже в начале марта. 

Теперь, вероятно, счет идет на десятки и даже сотни. Есть свидетельства об изнасилованиях девочек и женщин, в том числе пожилых; о групповых изнасилованиях и изнасилованиях на глазах у детей; об изнасилованиях мальчиков и мужчин. 

Уполномоченная Верховной рады по правам человека Людмила Денисова приводит такие данные: только за первые две недели апреля на горячую линию психологической поддержки поступило около 400 сообщений об изнасилованиях. Но обратиться за помощью может решиться далеко не каждая женщина, поэтому точное количество пострадавших установить невозможно.

«Пока не было войны, мы распространяли информацию, куда обращаться, если ты стала жертвой домашнего насилия или изнасилования, — комментирует украинская писательница и активистка Ольга Котрус. — С начала войны мы распространяем информацию о том, как „выйти из собственного тела“, когда тебя насилуют (то есть как будто „выпасть из реальности“, чтобы уменьшить травму. — Прим. ред.), как оказать самой себе первую помощь, когда вообще никакой медицинской помощи нет».

Сексуализированное насилие во время войны — военное преступление, оно запрещено 27-й статьей Женевской конвенции. Генеральный прокурор Украины Ирина Венедиктова подчеркивает, что, как и любое другое военное преступление, оно не имеет срока давности.

Ведомство Венедиктовой собирает информацию обо всех военных преступлениях в стране для Международного уголовного суда. Этим же сейчас занимаются независимые международные организации. Например, в первом докладе правозащитной организации Human Rights Watch о военных преступлениях в Украине, совершенных в период с 27 февраля до 14 марта, изнасилования упоминаются, в том числе групповые.

Причем информация об изнасилованиях группами (до пяти человек) поступает регулярно из не связанных друг с другом источников, например от психологов. Клиническая психологиня Катерина Галянт, создавшая закрытый телеграм-канал помощи пострадавшим от изнасилований, сообщает, что к ней обратились три девушки от 16 до 20 лет, которых российские солдаты насиловали группами. Одна из них потеряла несколько зубов из-за побоев, другая получила сильные ушибы. 

Известны и другие случаи. Например, история Олены из Херсона. В магазине местный житель, указав на Олену, назвал ее «бандеровкой». После этого двое российских солдат преследовали женщину по дороге домой, а затем изнасиловали, угрожая винтовкой. Еще один случай описала в фейсбуке уполномоченная Верховной Рады по правам человека Людмила Денисова: 20-летнюю девушку из Ирпеня изнасиловали трое российских солдат. 

Женщины отмечают, что волна наиболее жестокого насилия часто предшествовала отступлению российских войск. Например, так было в Буче, где российские военные заперли в подвале 25 девушек в возрасте от 14 до 24 лет и регулярно насиловали, рассказывала Людмила Денисова. Девять из них забеременели. 

Изнасилования сопровождают любую войну, признает координаторка российского центра «Сестры» Наталья Тимофеева (эта организация оказывает помощь пережившим сексуализированное насилие с 1997 года). Она подчеркивает, что изнасилование не связано с половым влечением. Именно поэтому многие эксперты призывают заменить выражение «сексуальное насилие» на термин «сексуализированное насилие» — потому что в насилии нет ничего сексуального.

«Человек, совершающий насилие, может испытывать половое возбуждение, но его первичный мотив — получить власть и контроль над жизнью другого человека», — объясняет Тимофеева. По ее мнению, то, что совершают российские солдаты, —— результат многолетней политики страны по нормализации насилия, которое стало неотъемлемой частью не только жизни общества, но и официальной риторики. «Нравится не нравится, терпи, моя красавица» — фраза из матерной частушки, которую Владимир Путин произнес в начале февраля, комментируя недовольство Украины Минскими соглашениями, — хорошо иллюстрирует эту политику.

Посол Великобритании в Украине Мелинда Симмонс считает изнасилование не только сознательным актом подчинения, но и одним из орудий войны. По ее мнению, изнасилования не частная инициатива конкретных российских военных, а полноценный метод вооруженных сил страны в целом. С ней согласна и Катерина Черепаха из правозащитной организации «La Strada Украина». А госсекретарь США Энтони Блинкен называет изнасилования в нынешней войне «преднамеренной кампанией».

Изнасилование — преступление, которое сложно расследовать даже в мирное время. Во-первых, женщины далеко не всегда обращаются в правоохранительные органы: те редко берутся за подобные дела с энтузиазмом, а общество все еще склонно осуждать пострадавших. Во-вторых, критически важным для расследования становится медицинская экспертиза; ее нужно пройти как можно раньше — желательно в первые сутки. 

В военное время все усложняется еще больше. Даже если женщина сообщила о случившемся, найти преступника практически невозможно. Многие пострадавшие рассказывают, что в момент изнасилования российские военные не снимают балаклав. Кроме того, пострадавшая не может пройти судебно-медицинскую экспертизу, если в населенном пункте идут бои или он оккупирован.  

Глава Миссии ООН по правам человека в Украине Матильда Богнер подтверждает — изнасилования во время войны в абсолютном большинстве случаев остаются безнаказанными. Да, на военные преступления распространяется принцип универсальной юрисдикции — привлечь человека к ответственности можно где угодно и когда угодно. Но даже несмотря на это расследовать любые военные преступления и вести суды по ним — задача очень трудная (подробнее об этом читайте в недавнем материале Kit).

Само по себе изнасилование — преступление на почве ненависти, продолжает Наталья Тимофеева, однако во время войны мотив ненависти расширяется. Женщины, дети и мужчины становятся представителями ненавистного народа: «Насильник как представитель народа стремится нанести максимальный урон человеку как представителю другого народа». Объясняя, почему военные изнасилования нередко совершаются группами, Наталья Тимофеева говорит, что «это способ солидаризации, попытка снять с себя часть ответственности: „Я не виноват, если это делают все“». 

Иногда на изнасилования заставляют смотреть родственников или соседей жертвы — и это «террор мирного населения, чтобы свидетели боялись, чтобы не сопротивлялись ничему». «Люди, которые столкнулись с насилием в качестве свидетелей, тоже пережили ужасную травму. Какая-то часть их жизненных сил уйдет на то, чтобы пережить ее. В результате энергии на то, чтобы оказывать активное сопротивление, может не хватить», — говорит Наталья Тимофеева. 

В беременности, которая часто наступает после акта насилия, она видит «способ заставить женщину рожать „правильных“ детей, „наших“ детей». «Или наоборот — если насилие происходит в особенно жестоких формах, оно может привести к бесплодию, — комментирует Тимофеева. — Тогда это способ лишить будущего не только конкретную девочку или женщину, но и как будто весь народ в целом». 

Говоря о массовых изнасилованиях в Украине, Тимофеева отмечает: сам разговор об этом означает, что проблема признается именно как проблема. «В других военных конфликтах могло пройти много лет, прежде чем пострадавшие соберутся с силами, чтобы добиться справедливости, — объясняет Тимофеева. — Например, во времена чеченских войн сексуализированное насилие оставалось безнаказанным. В этом обществе было невозможно о нем рассказать, потому что последствия для пострадавших были бы еще хуже».  

Исследования о военных изнасилованиях показывают, что психологически пострадавшие восстанавливаются очень долго, говорит она. Не только из-за того, что пережили: «Мне хотелось бы, чтобы в обществе было понимание, что эта травма связана и с отношением общества к сексуализированному насилию тоже. Люди должны понять, что те, кто пережил насилие, не становятся от этого грязнее, хуже, не становятся „коллаборантками“ (так во время Второй мировой войны называли женщин, переживших изнасилования; их детей дискриминировали. — Прим. ред.). Эти люди не виноваты, они пережили насилие, им нужна только помощь и поддержка». 

Украинским женщинам сложно сделать аборт и получить медицинскую помощь

Международная организация «Аборты без границ» (Abortions Without Borders), известная своей активной деятельностью в Польше, в период с 1 марта по 12 апреля задокументировала больше 200 беременностей, наступивших в результате изнасилований. А Межведомственная рабочая группа по репродуктивному здоровью в кризисных ситуациях (IAWG) внесла аборт и уход после него в список приоритетных услуг гуманитарной помощи. 

В основном украинки, которые обращаются к AWB за помощью с абортом, находятся на территории Польши (по данным ООН, больше всего беженцев сейчас именно там). Хирургические аборты в Польше запрещены, а медикаментозные разрешены условно: за хранение и использование таблеток экстренной контрацепции наказание не предусмотрено, но за их продажу или передачу третьему лицу грозит уголовный срок. Поэтому, если после изнасилования украинка решает сделать аборт, она сталкивается с серьезными препятствиями, порой — непреодолимыми.

Похожая ситуация и в соседних с Польшей странах. В Венгрии экстренная контрацепция доступна только по рецепту, и чтобы получить его, нужно время. В Румынии и Словакии беженцам не оказывают финансовую помощь, а покупать медикаменты приходится по их полной стоимости. Поэтому некоторые организации помогают женщинам выехать в страны со свободным доступом к абортам — например, Abortion Support Network, которая входит в «Аборты без границ». Среди таких стран Латвия, Чехия, Австрия и Нидерланды.

Кроме того, на женщин оказывают давление так называемые пролайферы. Глава правозащитной организации Federa Кристина Кацпура говорит, что на границе с Украиной беженкам раздают листовки о том, что «аборты убивают больше людей, чем войны».

В апреле Международная федерация планирования семьи (IPPF) забила тревогу. Организация призвала власти ЕС дополнить гуманитарную помощь Украине (так называемые dignity kits — готовые наборы с непищевыми предметами первой необходимости) противозачаточными и средствами экстренной контрацепции. Их можно применять в течение 72 часов после изнасилования — и избежать беременности. 

Подобные посылки отправляет и сама IPPF, и другие некоммерческие структуры: например, ЮНИСЕФ, организация «Женщины помогают женщинам». А «Женское ветеранское движение» доставляет такие средства в Харьковскую и Одесскую области. Но Катерина Приймак из «Женского ветеранского движения» говорит, что с доставкой препаратов экстренной контрацепции на освобожденные от российских войск территории все не так просто. 

«Препарат „Постинор“ для предотвращения наступления нежелательной беременности нужно выпить в течение 72 часов после изнасилования. Есть альтернативный препарат, „Элован“, который можно выпить в течение пяти суток. Чем больше времени прошло от освобождения территории, тем меньше смысла в этих таблетках, потому что женщины могут просто не успеть их принять в нужный срок», — объясняет Катерина.

К тому же принимать такие препараты нужно под контролем врача, поэтому их выдают только медикам — по запросу. «Мы не можем взять и сбросить с вертолета эти таблетки всем женщинам, которые пережили изнасилование: есть риск, что у женщины откроется кровотечение и она умрет, — продолжает Катерина Приймак. — А на оккупированные территории мы просто не имеем возможности их доставлять».

Правда, изнасилование не единственная причина, по которой украинские беженки прерывают беременность. Эксперты отмечают, что в разлуке с партнерами (по закону о всеобщей мобилизации, который приняла Верховная рада, мужчины от 18 до 60 лет больше не могут покидать Украину) многие женщины в принципе перестают считать беременность желательной.

Помимо трудностей с доступом к абортам, есть и сложности с медицинской помощью в целом. По данным ВОЗ, в Восточной Украине система здравоохранения почти уничтожена. А по всей стране за медицинской помощью не могут обратиться 39% украинцев. 

Для женщин ситуация осложняется тем, что им стали практически недоступны услуги по поддержанию репродуктивного здоровья, а также сопровождению до, во время и после родов. По данным Фонда ООН в области народонаселения, на конец февраля 265 тысяч украинок были беременны. В течение следующих трех месяцев 80 тысяч из них должны родить. При этом 15% всех беременностей требуют квалифицированной медицинской помощи. Но где ее взять, когда роды сейчас проходят в том числе в бомбоубежищах и подвалах?

Онкогинекологиня Галина Майструк из Киева отмечает, что ситуацию осложняет отсутствие медикаментов и оборудования даже в больницах: логистические цепи нарушены, а аптеки пусты. Абсолютное большинство складов находилось в пригородах Киева — они почти полностью разрушены.

Украинские женщины покидают дома — и несут ответственность за семьи

Беженцев из Украины считает в первую очередь ООН. Но это приблизительные данные: из-за отсутствия жестких границ внутри Шенгенской зоны собирать статистику сложно.

Вот как ведутся подсчеты. В дата-центре ООН информацию обновляют, опираясь на данные украинских погранпунктов. Например, по состоянию на 11 мая одну только границу с Польшей перешли 3 272 943 человека. Остались ли они в стране, поехали ли дальше — установить невозможно. Поэтому директор Института демографии Украины Элла Либанова уверена, что общее число беженцев на самом деле завышено: людей считают и в стране первого пересечения границы, и в момент получения ими документов в следующем государстве. Сама Либанова склонна доверять данным Госпогранслужбы Украины: согласно подсчетам ведомства, война сделала беженцами 3,2 миллиона украинцев. Украинский Forbes приводит собственные цифры: 9 миллионов украинцев находятся вдали от дома, из них 4 миллиона — за границей, а 5 миллионов — внутри страны.

Сложнее всего посчитать тех, кто уехал в Россию (или был туда насильно вывезен). Часть из них, очевидно, выехала из непризнанных ДНР и ЛНР в апреле во время подготовки к наступлению на Донбасс. Российские медиа оценивают общее количество уехавших в страну украинцев в 1,2 миллиона человек. А по оценке ООН их не больше 740 000 человек. 

В чем эксперты единодушны, так это в том, что абсолютное большинство беженцев — женщины и дети. Однако какова их точная доля в общем потоке, сейчас не подсчитать. Озвучиваются данные в 90%, но дело в том, что к украинскому гуманитарному кризису применяют стандартные расчеты, основанные на аналитике больших данных, а не на конкретной статистике. По данным ООН, в любых вооруженных конфликтах женщины и дети составляют 90% всех беженцев. Поэтому эксперты делают вывод, что и в этой войне их столько же.

Женщины бегут не только с детьми. Еще со старшими родственниками, домашними животными — и несут ответственность за всех. Украинская писательница и феминистка Ольга Котрус рассказывает историю своей подруги, которая оказалась в такой ситуации: «Ее отец, врач-хирург, сказал: „Я иду на войну, а ты ответственна за семью. Ты не имеешь права расслабляться, плакать“. Ей около 30 лет, младшему брату лет 14. Она вывезла брата и маму в Польшу. Она потратила все свои силы на то, чтобы всех перевезти, приткнуть, успокоить, обогреть, найти всем место. В итоге мама и брат уже как-то адаптировались, отец воюет. И только она в страшно разбитом состоянии пишет мне: „Котик, подскажи мне, пожалуйста, а как захотеть жить?“ Что я могу [ей] сказать?»

Татьяна, жительница Харькова (имя изменено по просьбе героини), говорит, что сначала не могла представить, что уедет. Но когда дочь спросила ее, больно ли умирать, женщина приняла решение эвакуироваться. Дорога заняла семь долгих дней. Сейчас семья живет в Испании, под Валенсией, в социальном жилье. 

«День начинается в семь утра, я поднимаю детей и отвожу в школы. Они учатся в разных концах городка, поэтому отвожу по очереди. После этого веду гулять собаку, параллельно провожу рейд по мусоркам. Стыдно в этом признаваться, но так и есть. В Испании в мусорках можно найти практически все. Отделений Красного Креста у нас нет, гуманитарки тоже, для этого надо ехать в город побольше, но проезд платный, нам это дорого. Это сложно — понимать, что ты, человек с высшим образованием и некогда стабильной жизнью, теперь копаешься, оглядываясь, по мусоркам», — рассказывает Татьяна. 

Часто беженкам не с кем поделиться тем, что с ними происходит. Киевлянка Нина, которая вместе с родителями, бабушкой, дедушкой и домашними животными эвакуировалась в Тернополь, говорит: «Тяжело, что бои шли там, где мой лес, мое болото, я там много лет грибы и травы собирала, а теперь они мою землю травят и вытаптывают. Отдельно тяжело, что и об этом не с кем поговорить — на фоне всего остального это мелочью кажется, но вот мне болит».

Келли Джозеф из Voice Amplified уверена: нынешний миграционный кризис — женский кризис. «Женщин и девочек часто используют как наглядный пример людей, которым оказывают гуманитарную помощь. Но на самом деле очень мало денег и ресурсов выделяется на их безопасность, защиту и предоставление услуг, в которых они нуждаются», — объясняет Келли. 

Она месяц провела в нескольких европейских странах, помогая украинкам. И констатирует: «Мы не наблюдаем системного подхода к защите женщин». 

При этом беженки испытывают огромную благодарность за любую помощь — и Келли это «очень беспокоит». «Это все равно что мы с вами были бы благодарны за то, что дышим воздухом. Думаю, этот уровень благодарности напрямую связан с отсутствием информации о том объеме помощи, которая должна быть доступна в таких случаях», — говорит она.

По словам Келли, сейчас беженки вынуждены думать обо всем сразу: о детях, деньгах, работе и еще очень многих вещах. «Они беспокоятся о том, что у них закончатся деньги и они не смогут позаботиться о своих семьях. Кроме того, женщины беспокоятся о том, куда звонить, что делать, если они столкнутся с насилием. Они волнуются о возвращении домой, о своих мужьях, о своей стране, о том, как отправить своих детей в школу», — комментирует Келли.

Вывезти детей в безопасное место — один из основных мотивов эвакуации для украинских женщин. Надя, которая уехала из Киева в Германию со своей дочерью, рассказывает: «Когда началась война, первым делом я хотела обезопасить ребенка… я поймала себя на мысли: что делать, если она поранится? Я поняла, что моя психика не выдержит, если я увижу смерть своего ребенка или травматизацию физическую». 

Добравшись до безопасного места, женщины все равно не могут выдохнуть — теперь нужно беспокоиться о жилье. Соосновательница центра «Жіночі перспективи» («Женские перспективы») Марта Чумало говорит, что именно жилье — одна из самых насущных проблем для беженок. «Женщина, например, живет в семье во Франции и говорит: „Я лишний раз не хочу выходить из комнаты. Я не хочу их нервировать. Я вижу, что я уже лишняя, но некуда деться“», — объясняет она.

Проблему жилья для беженцев отмечает и Келли Джозеф из Voice Amplified: «Допустим, какая-то семья принимает вас на месяц или два, но как долго это будет продолжаться? И что делать, когда этот срок закончится? Как получить доступ к деньгам? В некоторых странах социальное пособие — 130 евро в месяц, это очень мало. Женщинам предлагают работу, но часто это предложения черного рынка». 

Многие европейские города уже переполнены беженцами. И некоторые украинцы, не найдя себе там места, начали возвращаться домой — даже туда, где все еще небезопасно. Ведь системной поддержки беженцам никто не оказывает, и люди остаются со своими проблемами один на один. «Появляются небольшие инициативы, и я не хочу делать вид, что их не замечаю, потому что таких инициативных групп полно, они правда делают очень много. Но этого недостаточно», — констатирует Келли.

На вопрос о том, как такая поддержка в идеале могла бы выглядеть, она перечисляет: «Это обеспечение долговременными и безопасными вариантами проживания, доступ к достойной работе, к программам денежной помощи, к качественной информации. Мы видим, что европейские страны делают многое для помощи беженкам, но при этом нет централизованной системы с полезной информацией». 

Одновременно со всем этим многие украинки испытывают чувство вины за то, что спаслись. «Я жива, мои близкие живы, из-за чего я постоянно испытываю адское чувство вины перед пострадавшими. Да, в мой дом попала ракета, но это уже совсем неважно», — рассказывает киевлянка Соня. 

Келли Джозеф считает, что «вина выжившего — абсолютно реальное явление». И чтобы справиться с этим, женщинам необходима не только социальная, но и психологическая помощь. 

Украинские женщины рискуют попасть в рабство

Женщин, сумевших покинуть Украину, поджидает еще одна опасность — риск попасть в рабство или в секс-эксплуатацию. 

Торговля людьми (ее еще называют «трафикинг») запрещена в Евросоюзе специальной Конвенцией. Она ратифицирована и Украиной, и всеми граничащими с ней странами — кроме России.

О росте риска работорговли начали говорить уже в первые недели войны, когда количество беженцев с территории Украины превысило миллион человек. Обеспокоенность высказывали и сами граждане (вот примеры петиций и обращений к руководству ЕС), и профильные НКО (например, Группа экспертов Совета Европы по противодействию торговле людьми; GRETA). А генеральный секретарь ООН Антонио Гутерреш сказал: «Для торговцев людьми война в Украине —— это не трагедия, а возможность: их мишени — это женщины и дети».

При этом официально подтвержденных случаев работорговли или секс-трафикинга пока нет. Это признают и сами исследователи проблемы — в том числе независимый комиссар Великобритании по борьбе с рабством дама Сара Торнтон. Но есть частные свидетельства. Например, украинская волонтерка Маргарита Усманова на польско-украинской границе докладывала в полицию о подозрительных итальянских мужчинах, замеченных в лагере для беженцев. «Я вызвала полицию, и оказалось, что я была права в своих подозрениях», — цитирует Усманову Би-би-си. 

Судя по показаниям очевидцев, тактика скаутов (так называют «вербовщиков», которые действуют в интересах работорговцев и рабовладельцев) менялась. В первые дни войны они в открытую стояли в местах скопления беженцев с самодельными картонными объявлениями. В них рассказывалось о возможности переехать в комфортные привлекательные страны — например, в Италию. Затем вербовщики стали действовать осторожнее: теперь они представляются волонтерами и даже могут носить спецодежду. Скауты заманивают беженцев фальшивыми предложениями о работе (скажем, в массажном салоне) — и это прямой путь в секс-эксплуатацию. Такие случаи не редкость, например, в Германии и Нидерландах.

Келли Джозеф из Voice Amplifeid говорит, что ей известно о нескольких эпизодах торговли людьми на границе: «Есть случаи, когда мужчины появляются в шелтерах для беженцев, чтобы забрать детей и беременных. Есть группы в фейсбуке, где женщинам предлагают стать донорками яйцеклеток. К сожалению, подобного рода эксплуатация была распространена и раньше. А кризис беженцев и появление большого количества уязвимых людей только подтверждает, что это наша реальность».

Эксплуатацией занимаются не только организованные преступные сети, но и отдельные люди. Например, опубликованы свидетельства (правда, неподтвержденные) от женщин, которые по приглашению лжеволонтеров приехали в Германию и Великобританию. Там у беженок забрали паспорта, склоняли к сексу и заставляли выполнять работу по дому (один из таких случаев описывает Би-би-си). Для вербовки украинок в такие места даже создаются специальные группы в социальных сетях.

С марта 2022 года вопросом предотвращения трафикинга вместе с Национальной полицией Украины занимается Интерпол. К его программе подключились официальные ведомства и неправительственные организации Австрии, Болгарии, Испании, Германии, Польши, Словакии, Румынии и Венгрии. 

В Нацполиции Украины утверждают, что на момент создания этой программы ни одного факта вовлечения украинцев в торговлю людьми на территории ЕС выявлено не было. Тем не менее к середине марта, когда количество беженцев с территории Украины превысило три миллиона человек, некоммерческие организации начали все активнее высказываться о проблеме. Агентство ООН по правам беженцев распространяло в пограничных пунктах информационные листовки о том, как защитить себя от вовлечения в сексуализированное рабство. Подобные брошюры распространяют и частные НКО (например, Fem Podmoga).

А в мае GRETA выпустила Guidance Note — большое руководство для европейских стран по предотвращению трафикинга. Авторы утверждают, что им известны подтвержденные случаи торговли людьми из Украины — и их сейчас расследуют. 

В инструкции подчеркивается: всех людей, которые получают и оказывают помощь, нужно обязательно регистрировать. Причем непрерывно — и в странах транзита, и в странах назначения. Отдельно упоминается, что необходимо увеличить число женщин-пограничниц — как и в принципе число специалисток-женщин, которые работают с беженками. 

Украинские женщины продолжают бороться за свои права, хотя делать это стало сложнее

Писательница Ольга Котрус рассказывает историю украинской девушки, о которой узнала благодаря фейсбуку. В начале войны эта девушка осталась дома наедине с братом. Он бил ее, но вызвать полицию было невозможно — полицейским сейчас просто не до этого. В итоге девушку вызволили из квартиры приехавшие добровольцы. 

Гендерная экспертка Марта Чумало из центра «Женские перспективы», который наблюдает за ситуацией с домашнем насилием с 1998 года, подтверждает — с началом войны проблема действительно обострилась.

Она объясняет, что полиция на оккупированных территориях не может помочь пострадавшим от насилия женщинам. Но отмечает и другое — война позволила многим подопечным центра открыть «окно возможностей»: «Некоторые выехали за границу, некоторые убежали от своего насильника, потому что сейчас, чтобы пересечь границу с ребенком, необязательно разрешение второго родителя. Те, кому удалось скрыться в Европе от агрессора, чувствуют себя свободными людьми». 

Впрочем, такое «окно возможностей» открывается не всем. Поэтому в начале войны «Женские перспективы» создали несколько дополнительных шелтеров на территории Украины: в них могут остановиться и пострадавшие от насилия, и беженки с детьми. «Сейчас много женщин, которые несколько месяцев прожили в каких-то школах без душа, в ужасных условиях. Мы берем таких женщин в более комфортные условия: у нас есть душевые, туалеты, кухня, чтобы они себе готовили. Закрываем базовые потребности», — говорит Марта. 

Экспертки признают — не только сама война, но и сопровождающая ее милитаризация общества тормозит прогресс в области женских прав. Марта Чумало объясняет это так: «Маскулинность сейчас воспевают. Женщина такая берегиня, а мужчина — такой защитник. Я понимаю, зачем нужен этот дискурс, но в длительной перспективе он против прав женщин. У нас [в Украине] уже был законопроект о запрете абортов, [теперь он] опять в Верховной раде — его заново внесли уже после начала войны. Потому что „много людей умирает и нужно же рожать“». Законопроект о запрете абортов, который обсуждался в 2017 году, снова попытались протащить в Раду 17 марта 2022 года.  

Сейчас приоритет — это физическое выживание, поэтому проблема прав женщин и отошла на задний план, резюмирует Кьяра Конди. «Во время таких кризисов мы склонны мыслить более узко и меньше беспокоиться о построении будущего. Внимание захвачено тем, что происходит прямо сейчас, — спасением себя и своих детей. Что касается гендерных вопросов: когда происходят такие события, они оттягивают всеобщее внимание, так что остается все меньше места для разговоров о других вещах, какими бы важными они ни были», — объясняет она.

При этом Ольга Котрус смотрит в будущее с оптимизмом и ждет положительных сдвигов в области борьбы за женские права — когда война наконец закончится: «Многие женщины высказывают расстройство по поводу милитаризации, но я не соглашаюсь с этим, потому что военные действия на территории Украины идут с 2014 года. Мы все уже давно сфокусированы на нашей армии. Это полноценная часть жизни целой страны, которая при этом отлично сосуществует с проведением женских маршей, прайдов, открытой борьбой за права женщин. Мне кажется, эта проблема станет уже настолько явной по окончании войны, что отвернуться от нее и не принять ту же Стамбульскую конвенцию [о борьбе с насилием в отношении женщин], Украине будет просто невозможно. Я и мне подобные — мы ожидаем какие-то движения в позитивном направлении в этом отношении. Чего, конечно, не скажешь о России. Там все будет только хуже». 

. ><{{{.______)

Келли Джозеф бесит расхожее мнение о том, что женщины обладают какой-то особенной выносливостью. 

«Женщины такие выносливые, потому что они, черт возьми, вынуждены такими быть. Разве у нас есть выбор? Конечно, у нас есть эта выносливость, но это качество вынужденное, необходимое. Выносливость появляется не потому, что женщины сами решили пострадать, пройти через войну и стать еще сильнее. У них просто нет другого выхода», — говорит она.

Я спрашиваю Ольгу Котрус, что нового она узнала об украинских женщинах за время войны. Она отвечает: «Украинские женщины — люди невероятной силы. С началом войны высвободился нечеловеческий, бешеный ресурс на то, чтобы надеяться, работать, помогать другим, не впасть в истерику, не задохнуться от депрессии. Наши женщины могут абсолютно все. И как бы мне хотелось никогда не знать, насколько мы сильные».

Еще раз напомним. Этот текст первыми могли прочитать подписчики проекта Kit — нового медиа от создателей «Медузы». Подписаться на рассылку Kit можно здесь.