«Лучше подметать улицы, чем работать в театре с людьми, которые смалодушничали» Интервью театрального режиссера Никиты Бетехтина. Он находится в России и борется с театрами, которые вывешивают символ Z на своем фасаде
С марта 2022 года на фасадах и афишах российских театров появились символы поддержки российской «спецоперации» в Украине. Символы Z и V, которые российская армия наносит на военную технику, «украшают» теперь Московский театр Олега Табакова и Брянский театр драмы имени Алексея Толстого. Руководители театров и члены труппы выражают согласие с идущей войной. Российский театральный режиссер Никита Бетехтин ведет список театров, поддержавших войну в Украине. Он открыто выступает против идеологизации театров, отказывается от сотрудничества с театрами, которые занимаются пропагандой, и призывает к тому же коллег. «Медуза» узнала у режиссера, могут ли театры бороться с госзаказом на пропаганду, как театральное сообщество реагирует на насаждаемую государством поддержку войны и почему восставать против нее необходимо.
— Как театральный режиссер вы сотрудничаете с государственными театрами?
— Последние 11 лет я ставлю спектакли в России и в Европе. Всегда считал себя не только российским режиссером, но и частью мирового театрального сообщества. Мне был интересен европейский театр, но я всегда гордился и русским театром. Подавляющее большинство моих работ было выпущено в российских государственных театрах, не вижу в этом никакой крамолы. С частными независимыми институциями я тоже сотрудничаю. Но как режиссер я работаю и собираюсь работать дальше с государственными театрами.
— Вы собираете список государственных театров, которые вывешивают у себя на фасаде знаки Z и V. Вы отказываетесь с ними сотрудничать, к вам присоединяются другие театральные режиссеры. Почему?
— Мы пришли к тому, что государственные театры начинают использовать как рекламное место. Как представитель театрального сообщества я против того, чтобы театр использовали как рекламное место в целях пропаганды войны. Пусть на фасадах театров будут их афиши. Вот и все. Сейчас примерно 5% театров [вывесили на фасаде символ Z]. По данным Минкульта на 2018 год, в России 649 театров. Пока только 33 театра сделали «зигу» [на фасаде]. Подавляющее большинство еще не сделало этого.
Театр — неотъемлемая часть городской среды. Театр формирует доверие, театр — это моральный и эстетический ориентир, у всех нас он ассоциируется с чем-то высоконравственным. А если вешают Z, то, значит, все нормально: [война] — это правое дело.
Мы не хотим оставлять коллег в этой борьбе. На многих худруков давят, а многим вообще не предлагают [поместить символ Z на фасад].
— Кому не предлагают?
— Я знаю нескольких коллег, но не могу называть имена. Им не предлагали и не предложат, потому что власть знает: эти люди просто уволятся из театра — и будет скандал, еще громче, чем появление Z.
— Сколько в вашем списке театров, которые были использованы как «рекламное место для пропаганды»?
— Их 33, и список будет пополняться. К сожалению, к 9 Мая можно ожидать всеобщего повального использования театров в таких целях.
— В чем суть вашей инициативы борьбы с театрами, которые оказались вовлечены в пропаганду?
— Инициатива заключается в том, чтобы убедить коллег отменить сотрудничество с «зигующими» театрами, разорвать с ними контракты, а театрам — выразить свое отрицательное отношение к их «зига-акциям». Театральному сообществу нужно включить нужные нам рычаги социального управления, которые у нас, как у любого сообщества, есть. У нас есть возможность использовать рычаг общественного порицания или общественного поощрения.
— Как вы придумали инициативу?
— В конце марта на фасаде легендарного Московского театра Табакова по инициативе его художественного руководителя [Владимира] Машкова вывесили символ этой войны. Первыми, как утверждает пресс-центр театра. И следом «флешмоб» подхватили региональные театры: первым — Красноярский театр оперы и балета. Я работал в Красноярске, знаю коллег оттуда. Я достаточно жестко заявил у себя в фейсбуке — основном средстве коммуникации прогрессивного театрального сообщества, — что на любом этапе [работы над спектаклем] откажусь от сотрудничества с театрами, если они разместят у себя любые из знаков войны с Украиной. Тогда я не знал, что найдутся и другие примеры. Коллеги начали присылать свои примеры и фотографии театров. Многие выражали боль и непонимание от того, что происходит. Буквально через несколько часов у меня был список из 12–15 театров, где я не собирался больше работать. Я объявил, что не смогу работать с этими театрами до тех пор, пока там как минимум не сменится руководство. Это было мое заявление. К нему присоединились коллеги, и это превратилось в инициативу. А акция Машкова с буквой Z на фасаде превратилась во флешмоб, который сейчас региональные СМИ называют «всероссийской акцией».
— Как вы думаете, зачем власти решили размещать баннеры с буквами Z, V на фасадах театров?
— Во ВЦИОМе решили, что подавляющее большинство россиян поддерживает войну. Но в театральном сообществе пропорционально наоборот. Театр всегда был оппозиционным, сложным искусством с подтекстом, чего и боялась власть. Из пьесы слов не выкинешь, а каждая пьеса в контексте звучит по-другому.
Культурные институции [сверху] заставляют выразить свою поддержку для того, чтобы прицельным выстрелом убить слабое звено — примерно четверть общества [по результатам опроса ВЦИОМа], которая не поддерживает войну.
— Вы составляете таблицу с театрами, которые вывешивают у себя баннеры с Z. Для чего?
— У таблицы несколько задач. Этот список нужен для свободных художников, которые не привязаны к какой-либо институции, но сотрудничают с государственными театрами. Чтобы они знали, с кем имеют дело, и понимали, стоит в этих театрах говорить про гуманизм и «жизнь человеческого духа» — термин [Константина] Станиславского — или все-таки стоит воздержаться от работы, если театры поддерживают мерзость этой войны. Вторая задача — дать инструмент театрам, которые сталкиваются с давлением. В-третьих, это просто хроника. Интересно, как коллеги сегодня поддерживают войну, а завтра будут ставить «А зори здесь тихие…» к 9 Мая. Скорее всего, это потрут, удалят и скажут: «Мы этого не делали». Что будет, когда это все закончится и мы снова заговорим о ценности человеческой жизни? Останутся свидетельства. Список есть онлайн, коллеги сохраняют его себе в офлайн. Его уже не уничтожить, даже если я его удалю.
— Какие аргументы могут использовать театры в споре с региональными властями?
— Например: вы сейчас нас заставляете повесить плакат. Он повисит у нас три дня, но это [событие] не обойдет стороной общественность и театральное сообщество. Мы дорожим своей репутацией, к нам приезжают критики, мы ездим на фестивали, сотрудничаем с известными режиссерами. [После поддержки «спецоперации»] к нам больше никто не поедет, никто не будет иметь с нами дело. Извините — у нас премьера. Возьмите баннер и повесьте как в Улан-Удэ — на постамент [статуи] Ленина. Там ему и место.
— Как я понимаю, не все коллеги поддерживают вашу инициативу?
— Большинство в [театральном] сообществе против войны, многие смело высказываются в фейсбуке. Многие говорят о своей потерянности, беспомощности, депрессии, эмоциональных переживаниях, отказе от профессии. И это понятно, так как мы столкнулись с чудовищным опытом — быть гражданином страны-агрессора. При этом мы столкнулись и с расколом мнений. Нам говорят: «Вы составляете расстрельные списки», «Мы против культуры отмены», «Мы против того, чтобы делать из театров изгоев». И самый главный аргумент: «Они не виноваты. Эти здания принадлежат городу, поэтому муниципалитет и региональные власти сами решают, что на этом здании вешать». В какой-то момент приходят и рассерженные коллеги. Мне уже лично обещаны «встреча в аэропорту», разборки, мордобои, угрозы и пожелания «чтоб ты сдох». Но все это мелочи и пакости. Все меркнет в сравнении с масштабом той мерзости, которую мы видим.
— Как вы относитесь к обвинениям в том, что вы составляете «расстрельный список»?
— Это не расстрельный список. Я могу только отказаться от сотрудничества с этими институциями как театральный режиссер. Могу выразить свое резко отрицательное отношение, могу отказаться пожать руку и сказать, что эти [поддерживающие войну] люди для меня — нерукопожатные. А государство может за мои слова и посты включить карательные меры ко мне и моим коллегам — и применить те самые расстрельные списки.
— Есть какая-то общая механика того, как театры становятся вовлеченными в пропаганду?
— Мы стали понимать, как это происходит. Сначала некий этап переговоров власти и руководителя театра, где под каким-либо предлогом предлагается поучаствовать в этой акции. Это могут быть рабочие мотивы — от улучшения финансового состояния театра и грантовой поддержки до «Мы вам помогли, дали деньги на детский фестиваль, и вы нам помогите». Благодаря общению с коллегами мы даже знаем формулировки. Например: «Это наше общее дело, сейчас нам надо включить креативное мышление и войти в федеральную повестку с таким решением».
Так как единого стиля нет, дальше театры сами решают, что делать. Z, V — это же айдентика, брендинг. Я по четвертому образованию проектный менеджер и понимаю, что это часть пиар-кампании, пропаганды, для того чтобы нормализовать войну у горожан. Особенно в регионах. Всех нужно «усыпить» и сказать, что все в порядке. А дальше кто во что горазд — от небольшой баннерной растяжки до огромного плаката или лайтбоксов, из которых составляются горящие Z и V. Каждый использует свое: то Z, то V, то их вместе, то хештег «своих не бросаем». Особенно забавно это смотрится на брошенных и абсолютно забытых театрах вроде Омского ТЮЗа. Теперь у него на фасаде размещен светодиодный большой экран и надпись: «Своих не бросаем». Но мне кажется, что этот театр [местные власти] уже давно бросили.
— Одним баннером вовлечение театров в пропаганду не ограничивается?
— Да, чаще всего просто рекламным местом не ограничивается. Дальше руководитель театра должен дать комментарий СМИ или даже развернутое интервью. А дальше СМИ говорит, что деятели культуры нашего города поддержали «специальную операцию». В материалах СМИ, которые мы нашли, большинство руководителей чаще всего используют обобщение: «мы, культурные деятели нашего региона», «мы, театральные деятели нашего театра», «всей страны», «мы, актеры, и наш театр». Всегда есть обобщение. Например, восемь артистов Новосибирского областного театра кукол, выступая в поддержку войны, говорят от лица всего театра. А их в труппе 28 человек.
— Есть театры, труппы которых единогласно поддержали вторжение?
— Есть театр, который реально выступил единогласно: не просто повесил себе «зигу» на фасад, но и записал творческое видео. Это Минусинский [драматический] театр, там подошли креативно.
[На сцене] во главе — художественный руководитель, он сидит в центре, его окружает труппа. Каждый называет свою национальность: «Я русский, но во мне течет и татарская кровь», «Я русский, но во мне и украинская кровь». В какой-то момент они говорят: «Мы — россияне, и мы должны поддержать наших». И поднимают рукописные плакатики: Z, V, «За победу», «Сила в правде», «Своих не бросаем». А потом поют русскую задушевную песню.
На слова, что театр заставили это сделать, есть контраргумент. Хорошо, театр заставили. Но заставить творчески подойти к выполнению задания? Это — умопомрачительная инициатива театра. Поэтому вопрос, поддерживает ли Минусинский театр войну, закрыт. Не только поддерживает, но и тратит себя и свои творческие единицы на то, чтобы сделать это креативно.
— С какими театрами вы лично прекратили сотрудничество?
— Я работал в Воронежской драме и знаю многих артистов. Но теперь на этом театре висит буква Z, и [его] худрук дал интервью с масштабной мыслью: он сравнил несогласных [с войной] с Ромео, который хотел сделать хорошо, но был виноват в смерти Меркуцио. Это «глубина» режиссерской мысли.
Или с Архангельской драмой [где также повесили символ Z на фасад здания] я планировал проект еще до войны. Я счастлив, что он отменился в первые недели войны по независящим причинам. Сейчас я бы лично его отменил.
Я заявил театрам, с которыми имею договоренности, что если они вывесят у себя буквы, то я разорву любой контракт, верну авансы, понесу финансовые потери, но с ними больше работать не буду. Театры, с которыми я общался, отнеслись к этому с абсолютным понимаем и уверили, что не будут участвовать в этой «всероссийской акции».
— Вы общаетесь с театрами, которые выступают в роли «рекламного щита для пропаганды»? Что там говорят?
— Общаюсь, и лично, и через коллег. У меня завязалась дискуссия с директором Архангельской драмы. Он говорит, что это [Z на фасаде здания] не его рук дело: здание ему не принадлежит. Да, здание не принадлежит, но ключи от рекламного бокса, на который вы вешаете афиши, принадлежат вам. Глупо думать, что эти ключи есть у муниципалитета. Баннер вешали ваши сотрудники, это, скорее всего, было с вами согласовано.
— Какие еще вопросы вы задаете сотрудникам таких театров?
— Если это не позиция театра, то почему нет никакого маркера, по которому ваши зрители могут понять, что это не позиция театра? А если он есть, то где? А есть комментарий театра о войне и отношении к этому? Нет. Это значит, что вы хотите провести большой детский фестиваль под буквами войны, о которых уже в каждой школе знают?
— В театрах, где были вывешены баннеры, есть люди, которые не поддерживают войну. Несмотря на это, они продолжают там работать. Что они вам говорят?
— Коллеги из одного театра написали: «Мы отвоевали фасад здания, но в приказном порядке нам пришлось повесить на театр плакат». Плакат восемь на восемь метров, с проезжей стороны. А директор театра говорит, что надо «объединяться вокруг нашего верховного лидера», «поддержать своих» и «бороться с нацизмом». То есть они поддерживают войну словами пропаганды.
— Какие аргументы эти коллеги приводят в свою защиту?
— Там несколько контраргументов, но они легко разбиваются. Первый: «А что я могу сделать? У меня нет выбора». Ты можешь уволиться. У всех нас есть выбор, он никуда не делся. За этот выбор мы несем ответственность. Если ты за — ты несешь одну [ответственность], если против — другую. Если против и выражаешь [свою позицию] публично — третий вид ответственности. Выбор — это первый аргумент.
Второй: «Здание нам не принадлежит, здание — не лицо театра». Но «зига» висит там, где у вас репертуар. Ваш зритель считывает это только как поддержку [войны] вашим коллективом, а не главой города или региона. Баннер висит в рекламном боксе, ключи у вас. Вы не высказали никакой позиции, значит, вы промолчали.
Третий аргумент: «На моем театре „зига“, но у меня идут оппозиционные спектакли, важные, резкие, с политическим высказыванием». Ни о каком высказывании [в таком случае] говорить нельзя, так как все это нивелируется символом Z. Как можно ставить пьесу [драматурга Евгения] Шварца «Дракон» и говорить на таком языке, если вы смалодушничали.
Есть аргумент, что война — это дело одного человека [Владимира Путина], его мечты и больные фантазии. Но если на культурной институции были знаки войны, которыми российская армия маркировала свои танки и бронетехнику, то она — все тот же русский корабль, который идет на…
— Сколько коллег уже последовали вашему примеру и отказались работать с театрами, которые разместили Z и другие символы войны?
— Мы не ведем статистику, но знаем об отмененных постановках. Я лично знаю с десяток отмененных проектов и имена драматургов, которые потребовали от театров объяснений. Знаю тех, кто потребовал расторгнуть контракты. Ася Волошина сделала это публично — в том числе потому, что появилась эта инициатива. Ася увидела у меня в фейсбуке, что Челябинский театр, где шла ее пьеса, все сделал креативно, подсветил здание проекторами. Ася потребовала снять свою фамилию с афиши и заявила, что все деньги [полученные от театра] перечислит в помощь Украине. Но большинство коллег в силу разных обстоятельств не могут сделать этого публично.
Также коллеги обращаются за юридической помощью. На общественных началах юристы готовы их поддержать консультацией, как правильнее разорвать отношения с театром.
— То, что вы делаете, — это проявление гражданской инициативы. Вы не боитесь преследований?
— Боюсь.
— И вы находитесь в России?
— Да.
— Почему тогда вы продолжаете этим заниматься?
— Я не могу по-другому. Я не могу позволить себе говорить в своих спектаклях, что война — это мерзость, как в спектакле «Цемент» по Хайнеру Мюллеру, а потом делать вид, что все нормально. Я не могу найти смысл в том, чтобы закрыть глаза и делать вид, что у нас все нормально, когда [на самом деле] ненормально. Да, есть паблики провластные, которые угрожают. Но я не отношусь к этому серьезно. Что они [власти] могут сделать? Дать штраф? Я оплачу. Я правда считаю, что лучше подметать улицы, чем работать в театре с людьми, которые смалодушничали. Это принесет больше пользы. Я не хочу работать с людьми, которые делали вид, что это нормально, — по причинам алчным, или по причинам личным, или по причинам боязни за свой театр. У меня есть право выбора. Я имею право работать там и с теми, с кем я хочу. Если со мной не захочет работать ни один театр России или даже мира — что ж, я найду чем заняться.
Meduza has been blocked in Russia. We were ready for this and our work continues, no matter what, but we need your support like never before.
We need it now. Tomorrow could be too late. We are an independent publication, and we work only in the interests of our readers. Many of our readers in Russia can no longer contribute, so we turn to you, our audience around the world.
— С какими еще мнениями вы столкнулись после запуска инициативы?
— Критики говорят: «Рефлексируй [войну] в своем творчестве». Я не акционист и не перформер, который работает с быстрыми медиа. Я театральный режиссер, а для театра очень важно время для рефлексии о том, что с нами происходит.
Сейчас есть смысл не в художественной рефлексии, а в простой гражданской — чтобы подумать своей головой. Театральное сообщество — это сообщество интересных, талантливых людей. И свой талант можно направить на маленькие шаги, чтобы отстоять театры как институции. Мой лозунг: «********** [отстаньте] от театров». Это маленький шаг к важной и нужной победе.
— А что делать, если по каким-то причинам ваш коллега не может высказаться против войны так же, как вы, публично и громко?
— Мы можем делать и не громкие заявления. Это могут быть и личные сообщения, и просто комментарии в социальных сетях. Даже самые осторожные комментарии, но выражающие отрицательную позицию. Мы должны включить доступные нам средства, чтобы сказать, что [война] это плохо. Чтобы дать знак, что, во-первых, коллеги не находятся в одиночестве. Во-вторых, что мы не собираемся жрать этот кусок дерьма, который нам предлагается жрать как сообществу. Потому что если съедим это — съедим до конца все, что предложат [потом].
Пусть коллеги подумают, что они могут сделать. Каждый может. Сколько дней войны должно пройти, сколько трупов у нас еще должно быть, чтобы каждый спросил у себя: «Что я могу сделать? В чем может быть мой личный тихий протест?» Даже если мы артикулируем протест шепотом, даже губами — можно протестовать. Толпа людей, которая говорит шепотом, создает ужасный шум для тех, кто шум не любит.
Беседовала Саша Сивцова